Когда в 1998 году шестнадцатилетнего Джосаю Саттона и девятнадцатилетнего Грегори Адамса полиция обвинила в похищении и изнасиловании сорокаоднолетней жительницы Хьюстона, оба молодых человека категорически отрицали свою вину. У обоих были алиби, а их внешность не совпадала с первоначальным описанием, данным полиции жертвой. Но после того как пострадавшая женщина опознала в них насильников, молодые люди согласились сдать кровь на исследование, надеясь подтвердить свою невиновность. Специалист криминалистической лаборатории Хьюстона, проведя анализ, заключил, что ДНК Саттона была совместима с образцом, полученным у жертвы, хотя мазок из влагалища женщины представлял собой настоящий генетический коктейль из ее собственной ДНК и маркеров еще двух человек. В итоге, несмотря на заявления обвиняемого о непричастности и все «но», появившиеся в деле, заключение лаборатории стало решающим, и суд приговорил подростка к 25 годам заключения.

Только усилия матери Саттона помогли восстановить справедливость. После того как ей отказали и представители властей, и адвокаты (большинство не берется оспаривать дела, в которых доказательством служит анализ ДНК), женщина обратилась к журналистам, те привлекли юриста и криминалиста Уильяма Томпсона, и он обнаружил в заключении медиков чудовищную и очевидную ошибку: эксперт лаборатории на основании анализа слюны и крови подозреваемого вывела для одного человека сразу три ДНК-профиля, которые заметно отличались друг от друга (хотя должны совпадать); реальная же ДНК Саттона не совпадала с образцами спермы насильников, полученных из тела жертвы. Отсидев четыре года за преступление, которого не совершал, молодой человек вышел из тюрьмы. Еще через три года полиция поймала настоящих преступников.

Эта история – далеко не единичный случай. Мы соглашаемся на сдачу материала для анализа ДНК – слюны, крови, – потому что по-прежнему уверены: наука подтвердит нашу невиновность. Если меня не было на месте преступления, там нет и быть не может моей ДНК. Но подсказанные наукой инструменты находятся в руках людей, и система, которая должна быть совершенна, дает множественные трещины. Известен случай, когда в 2004 году после терактов на железной дороге в Мадриде ФБР арестовало тридцативосьмилетнего адвоката из штата Орегон Брэндона Мэйфилда, потому что его отпечатки пальцев «на 100% совпали» с частичными отпечатками, обнаруженными на остатках взрывных устройств в Испании. Спустя две недели в ФБР признали, что сверялись с отпечатками ненадлежащего качества и допустили ошибку; Мэйфилд был отпущен на свободу, получил извинения от ведомства и $2 млн компенсации от правительства США. ФБР до сих пор проводит проверку своей базы отпечатков пальцев и методов их анализа.

Когда технология ДНК-дактилоскопии, предложенная в 1984 году генетиком Алеком Джеффрисом, начала широко применяться, этот метод – научный, надежный, лишенный двоякости – казался благословением: злоумышленники будут пойманы, невинные освобождены от подозрений. Настала новая эра судебно-медицинской экспертизы, дела, которые прежде зашли в тупик, теперь удавалось раскрыть, а несправедливо осужденные получили надежду на спасение (основанный в США «Проект Невинность» (Innocence Project) благодаря анализу ДНК добился оправдания 178 ранее приговоренных).

Но сейчас стало очевидно: наука надежна лишь настолько, насколько надежен способ ее применения. Здесь человечество попало в ловушку прогресса. Раньше технологии расшифровки генетической информации были недостаточно надежны и потому анализ ДНК по одному делу параллельно проводили несколько экспертов, а для исследования требовалось относительно большое количество материала, объясняет Шэр. Сегодня большинство лабораторий имеют суперсовременное оборудование, способное работать с мельчайшими образцами и выделять разные ДНК из единого «коктейля», как в деле Джосаи Саттона. Это может быть очень полезным для полиции, но вместе с тем делает работу судмедэкспертов гораздо более сложной.

ДНК на тело убитого занесли парамедики, помогавшие в тот день сначала бомжу, а потом миллиардеру

По своему нуклеотидному составу геномы всех людей тождественны на 99,9%, мы отличаемся лишь на 0,1%, и эта разница в том, как генетический код повторяется на определенном участке ДНК. Точность ДНК-профилирования зависит от того, сколько участков генома исследовали, – чем больше, тем точнее анализ: если сравнивать аллели (структурные варианты гена) из 13 разных участков, шансов, что они полностью совпадут у людей, не являющихся родственниками, меньше одного на миллиард. Однако, когда образец ДНК очень мал или испорчен или в нем намешаны ДНК разных людей, сравнивать много участков может быть невозможно. Это существенно снижает точность анализа и превращает его из объективной науки в продукт интерпретации, пишет Шэр. В 2010 году ученые из Великобритании и США провели эксперимент, отдав на повторное исследование материалы из дела по изнасилованию, в котором ранее подсудимого признали виновным. В результате 12 из 17 судмедэкспертов заключили, что ДНК обвиняемого не было в генетическом «коктейле» из тела жертвы, четыре объявили, что однозначный вывод на основании имеющихся данных сделать невозможно, и только один посчитал, что искомая ДНК в образце есть. А ведь это был один и тот же материал, который исследовали профессионалы с большим опытом в своей сфере.

Авторы книг, критикующих практику применения анализа ДНК, приводят десятки примеров, когда он привел к чудовищно неправильным выводам. ДНК-профиль человека можно «обнаружить» даже на предметах, к которым он никогда не прикасался. Но самый тревожный вывод: то, насколько ничтожного количества генного материала сегодня достаточно для тяжкого обвинения. В своей книге «Внутри клетки: темная сторона судебной экспертизы ДНК» профессор юриспруденции Нью-Йоркского университета Эрин Мёрфи вспоминает такой случай. В 2012 году полиция Калифорнии арестовала бездомного по имени Лукис Андерсон и обвинила его в убийстве миллиардера: под ногтями убитого нашли ДНК Андерсона. Обвиняемый пять месяцев провел в тюрьме, прежде чем адвокат доказал, что в вечер убийства он попал в больницу с отравлением, а его ДНК на тело убитого занесли парамедики, помогавшие в тот день сначала бомжу, а потом миллиардеру.

По своему нуклеотидному составу геномы всех людей тождественны на 99,9%, мы отличаемся лишь на 0,1%

Это парадокс: развитие технологий, которые должны были сделать ДНК-анализ точным, приводит к обратному результату – дает слишком много неоднозначных ответов на один вопрос. Добавьте к этому человеческий фактор: судмедэксперты зачастую работают в одном здании с полицейскими, постоянно общаются, их торопят с анализом, они краем уха слышат, что подозреваемый – монстр-отец, а жертва – шестилетний ребенок, – и вот уже над объективной наукой сгущаются тучи предвзятости, указывает Шэр. Более того, некоторые криминалистические лаборатории в США напрямую финансово зависят от числа обвинительных приговоров, вынесенных судом на основании экспертизы ДНК. Статистики по количеству ошибочных обвинений из-за неверных генетических тестов не существует, но эксперты предполагают, что доля таких случаев может оказаться очень заметной.

Вероятнее всего, спасать судебную систему от провалов, обусловленных прогрессом, будет сам прогресс: многие рассчитывают, что работу по анализу ДНК можно полностью передать компьютерам, чтобы исключить ошибки человека. Уже несколько лет существуют и продолжают разрабатываться соответствующие программы – такие как TrueAllele илиForensic Statistical Tool, создатели которых заявляют, что алгоритмы способны выделять и сравнивать ДНК, в том числе из смешанных, маленьких или загрязненных образцов, быстрее и точнее, чем это делает человек. Однако вокруг программ не прекращаются споры, прежде всего из-за того, что их разработчики обычно отказываются делать код общедоступным, а значит, говорят критики, нельзя быть уверенным в том, что программа работает корректно. Впрочем, даже критики соглашаются с тем, что автоматизация генетической дактилоскопии позволит снизить долю ошибок в этой области. Проблема в том, что на это уйдет время, а со временем неизбежно связаны новые ошибки.