Всеправославное совещание 1948 года было четким напоминанием всему миру, что Москва была и остается Третьим Римом, столицей Христианской Империи.

Ровно 70 лет назад, 8 июля 1948 года, в стенах московского храма Воскресения Христова в Сокольниках открылось совещание иерархов всех Поместных Православных Церквей, вошедшее в историю как Всеправославное совещание 1948 года. Казалось бы, не прошло и десятилетия с того времени, как на свободе оставались лишь несколько русских архиереев, а именно в эти июльские дни Москва вновь показала себя Третьим Римом — центром Мирового Православия.

Только заговор греческих иерархов против Московского Патриархата не позволил тогда провести Всеправославный собор и сделать Русскую Церковь первой среди Поместных Православных Церквей.

Именно об этом, знаковом в новейшей истории Церкви Русской и Государства Российского событии, а также о том, почему советские власти стали одними из инициаторов совещания, изначально готовившегося как Всеправославный собор, о достигнутых соглашениях и упущенных возможностях Царьград побеседовал с крупнейшим специалистом в этом вопросе. Наш собеседник — доктор исторических и кандидат философских наук, заместитель председателя Императорского Православного Палестинского Общества, профессор Николай Лисовой.

Профессор Николай Лисовой и автор интервью. Фото из архива Михаила Тюренкова

Отступать некуда, позади Третий Рим

Царьград: Николай Николаевич, 1948 год, послевоенное время, страна стремительно восстанавливается в буквальном смысле из руин, а советские власти совместно с церковными иерархами решают отметить 500-летие автокефалии Русской Православной Церкви, да еще столь грандиозно — созывом Всеправославного собора. Поясните, чем в реальности было это событие для страны и Церкви?

Профессор Николай Лисовой: Всеправославное совещание 1948 года, несмотря на то, что не решило многих вопросов, которые должно было решить, на самом деле было достаточно крупным событием в церковной и культурной жизни. Совершенно несправедливы и неверны попытки принизить его значение. Образно говоря, это была последняя попытка Москвы, а значит, Православной Империи, собрать, как птица собирает под крыло своих птенцов, все Православные Церкви и народы.

То, что она оказалась невозможной, это уже следствие всеобщих законов энтропии. И я думаю, что никакое из дальнейших событий, как бы сейчас ни решались вопросы о всеправославных предсоборных совещаниях и попытках созвать Всеправославный собор (в частности, провалившихся в 2016 году на Крите — ред.), ни одна из этих попыток не перекроет значения того, что произошло в Москве в 1948 году.

Теперь что касается его причин. Совершенно очевидно, что на протяжении XX века ни в России, ни во всем Православном мире не удавалось достичь сколько-нибудь значительного и серьезного соборного консенсуса всех Поместных Церквей. Понятно, почему этого не могло быть в России: после смерти Святителя Тихона, Патриарха Московского, в 1925 году долгое время власть не разрешала даже избрать следующего Патриарха, а уж тем более — созывать какие-либо соборы (кроме двух обновленческих 1920-х годов). Отчасти именно с этим была связана и невозможность соборных действий в целом на Православном Востоке. Потому что все попытки разбивались о то, что либо считали ненужным приглашать Русскую Церковь, либо пытались взаимодействовать с раскольническими юрисдикциями.

Главы и представители автокефальных Православных Церквей. 1948 год. Фото: Журнал Московской Патриархии

Ц.: Вы имеете в виду, что в 1920-х годах тот же Константинопольский Патриархат активно поддерживал всевозможные обновленческие секты, в том числе в их борьбе с Патриархом Тихоном и канонической Русской Церковью в целом?

Профессор Лисовой: Именно об этом я и говорю. Но при этом все отлично понимали, как понимают и сегодня, и тут не будем лукавить и скромничать, что на самом деле крупнейшей Православной Церковью в мире была Церковь Русская. И независимо от того, что в эти годы она уже не была господствующей в государстве, а, наоборот, временами была гонимой, а временами — терпимой, тем не менее все в мире это понимали.

Ведь это как законы физики. Можно как угодно относиться к планете Юпитер, но она самая большая в Солнечной системе. И вот попробуй ее проигнорируй, сразу станешь разорванным астероидным кругом — бывшей планетой, которая пыталась с этим не считаться. И точно так же законы физики или, как однажды сказал Николай Бердяев, «мистика больших чисел», действуют и здесь. Точно так же большие народы, большие армии и большие Церкви определяют геометрию, структуру мироздания.

Ц.: Именно так было с Русской Церковью и в 1948 году, и намного раньше?

Профессор Лисовой: Так было и в 1448 году, к 500-летию которого и было приурочено московское Всеправославное совещание, когда Русская Церковь стала автокефальной. В то время Церкви как решающей силы на Босфоре уже фактически не было.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий I открывает заседание, посвященное 500-летию автокефалии Русской Православной Церкви. Фото: Журнал Московской Патриархии

Ц.: Вы имеете в виду, что Константинопольский Патриархат именно в это самое время впал во Флорентийскую унию с католиками, а само Ромейское Царство, Византийская Империя была на пороге крушения?

Профессор Лисовой: Совершенно верно. И поэтому Россия, а точнее, московские великие князья и русские митрополиты не пытались что-то перехватить и узурпировать. Ничего подобного. На самом деле, когда старец Филофей сказал, что «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать», это было не горделивым лозунгом, мол, «мы — самые лучшие и самые высшие». Смысл этого был иным: «Ребята, мы — последний окоп, отступать некуда, если нас не станет, то и Православия не станет».

И это понимание постепенно восторжествовало во всем Православном мире. Вплоть до того, что те же Восточные Патриархи, которые после этого поехали в Москву кто за милостыней, кто за политической поддержкой, сами признали нас Третьим Римом, а Русскую Церковь — последним оплотом Православия на Земле.

«Черные доски» русской истории

Ц.: Тем не менее ни после падения Константинополя, ни в XVII веке, когда греческие иерархи судили Русскую Церковь, проклиная ее древние богослужебные чины и книги, на спровоцировавшем старообрядческий раскол Большом московском соборе 1666-1667 годов... Ни, наконец, в XVIII-XIX веках, когда Восточные Патриархи практически финансировались Российской империей, Русская Церковь не была первой в диптихе Поместных Православных Церквей. Почему?

Профессор Лисовой: С диптихом было сложно. Однажды диптих к нам приехал сам, а мы удивились этому. И испугались. Это было в 1588 году, когда Константинопольский Патриарх Иеремия II, которому было очень неуютно в захваченном турками Константинополе, приехал в Москву и сказал: ребята, буду у вас. Хочу, чтобы Вселенским православным центром стала Москва, давайте перенесем в Москву Вселенский Патриархат. А царь Феодор Иоаннович испугался: он не говорил по-гречески, а Патриарх — по-русски. И эта проблема существовала и далее, в том числе и в XIX веке. Не было ни специалистов, ни государственной воли, ни понимания важности этого вопроса.

Ц.: Но правильно ли я понимаю, что только к 1948 году бывший тифлисский семинарист, а вместе с тем вчерашний гонитель Русской Церкви впервые пришел к этому пониманию?

Профессор Лисовой: К этому я и веду. Для начала скажу, что даже возрождения Патриаршества в России (после 217 лет неканонического Синодального правления Русской Церковью — ред.) не было бы, если бы не большевистский Октябрьский переворот. Ведь до этих событий Поместный собор, собравшийся в Москве в 1917 году, был в значительной степени либерально-обновленческим. То, что позднее Святейший Патриарх Алексий (Симанский) назовет «керенщиной в церковной ограде». Изначально абсолютное большинство соборян было против восстановления Патриаршества, многие даже орали: «Как, мы только что свергли самодержавие, а вы хотите нам самодержавие в Церковь?!»

Ц.: Получается, Промыслом Божиим, именно кровопролитие, именно пушки, стреляющие по Московскому Кремлю, привели к возрождению канонической Патриаршей власти?

Профессор Лисовой: Совершенно точно. Под пушками октябрьских событий 1917 года был восстановлен канонический порядок в Русской Церкви. И это такая же мистика, как возрождение русской иконописи в XX веке. Ведь несколько веков до этого иконы были теми самыми «черными досками», о которых писал Владимир Солоухин. И всех это устраивало. Старообрядцы ценили их за древность, несмотря на то, что на них практически невозможно было различить лики святых, а в Синодальной Церкви их нещадно переписывали. В том числе и рублевскую Троицу, и Владимирскую икону Божией Матери, чей день мы празднуем сегодня (интервью было взято 6 июля — ред.), которую к коронации Николая II переписали в шестой (!) слой вместо того, чтобы отреставрировать.

И что происходит? Во время Первой русской революции реставратор Василий Гурьянов раскрывает рублевскую Троицу. А Владимирскую — зимой 1918 года: голод, холод, профессора стоят в шубах, и великий реставратор Григорий Чириков счищает слой за слоем, раскрывая эту величайшую русскую святыню. По сути, именно в эти трагические моменты совершенно неожиданно, мистически начал всплывать тот самый Русский Ковчег, о котором писал Федор Тютчев. Или, если хотите, потаенный Китеж-град.

Независимо от меньшевиков или большевиков, Ленина или Сталина и кого бы то ни было, именно в этот период началось возрождение русской культуры, в том числе уже упомянутой иконописи, а также архитектуры (неслучайно именно в это время активно развивается неорусский и неовизантийский стиль). А главное — начинает возрождаться Русская Церковь. И именно тогда впервые за долгое время всплывают вопросы Православного единства, которые будут поставлены на Всеправославном совещании 1948 года.

От Третьего Интернационала к Третьему Риму?

Ц.: Но почему именно советское правительство в 1948 году попыталось реализовать принцип «Москва — Третий Рим»?

Профессор Лисовой: Многие думали, что революционные события 1917 года положат конец Российской империи, которой боялись, начиная от Константинопольского Патриарха, заканчивая американским президентом. Но они обманулись: история нас учит только тому, что в ней, по сути, ничего не меняется. И в России тоже ничего не изменилось. Да, в 1917 году мы разрушили собственную государственность, но уже в 1922 году мы ее восстановили практически в тех же границах. И даже попытались вернуть Польшу и Финляндию. Возродилась империя, возродилась армия, начались прорывы во многих областях...

Ц.: Тем не менее сопряженные с гонениями на Церковь?

Профессор Лисовой: Конечно. Но нельзя забывать, что и в IV веке Христианская Империя не была бы создана равноапостольным царем Константином Великим без ее основ, заложенных жесточайшим гонителем христиан, императором Диоклетианом. И, кстати, тот же митрополит Вениамин (Федченков) писал, что если бы не большевистские гонения, если бы не новомученики и исповедники, то Церкви Русской в XX веке уже не было бы: процесс разложения был повсеместный. А потому мистически (вспомним слова Тертуллиана, что «кровь мучеников — семя Церкви») Русская Церковь возродилась именно в годы гонений.

Посмотрите: Церковь уничтожают, Церковь гонят, лучшие богословы и иерархи либо гибнут, либо уезжают за границу. Здесь практически никого и ничего нет: к 1938 году на свободе остаются только четыре архиерея. И стоило только Сталину в ночь на 5 сентября 1943 года встретиться с тремя митрополитами, как сразу все есть: и Патриарх есть, и духовенство, и духовные школы, и великолепный духовный подъем. А в результате мы подходим к 1948 году, которому предшествовал год 1945-й. А что такое 1945 год? Это небывалый подъем русского духа. И всем стало понятно, что Россия — ведущая держава. В том числе и в духовном смысле.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I. Фото: patriarchia.ru

Ц.: Но чего же так не хватало уже упомянутому бывшему тифлисскому семинаристу? Зачем ему на волне победного триумфа понадобился Всеправославный собор?

Профессор Лисовой: А не хватало Империи. Ведь настоящая Империя — это не Японская и уж тем более не Американская. Это — единственная Христианская Православная Империя. Заметьте, советской власти этого не хватало с самого начала, отсюда все эти декларации о лояльности Патриарха Тихона, а затем — митрополита Сергия (Страгородского). Советская власть требовала от Церкви своего признания, а это значит, что ей не хватало имперскости.

Все эти годы шла борьба Красной империи за «штамп» Православной Империи: поставьте на нас этот «штамп». Но по-настоящему возрождение Империи началось только в годы Великой Отечественной войны, начиная с возвращения армейских погон и заканчивая разрешением колокольного звона и крестных ходов. И увенчать это должно было возрождение державно-церковного симбиоза.

Ц.: Того, что именуется «симфонией властей»? Но есть мнение, что это было исключительно насильственное подчинение Русской Церкви атеистической власти?

Профессор Лисовой: Более того, есть мнение, что это был сознательный сервилизм, что Патриархи Сергий и Алексий «прислуживали советской власти». Ничего подобного. Это была их искренняя позиция. И когда на Всеправославном совещании 1948 года председатель Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете министров СССР Георгий Карпов выступил с речью, это воспринималось не иначе, как мнение Главы Государства Российского, по сути, государя-императора. И с этой точки зрения в своих взаимоотношениях с советской властью никто из православных иерархов не лицемерил.

И именно поэтому в 1945 году с обеих сторон возникло осознание, что если мы, Россия, победили в такой Великой войне, изменив свой статус в мире, и если Русская Церковь в этом участвовала самым непосредственным образом, то и она тем самым автоматически изменила свой статус в мире. И в этих условиях Сталин дал указание поставить вопрос: а почему Константинопольский Патриарх должен быть Вселенским? Почему Иерусалимский Патриарх, окормляющий несколько сотен греков и несколько десятков тысяч православных арабов, выше нас по диптиху? Почему Антиохийский Патриарх, который в дореволюционные времена был полностью на русском иждивении, тоже выше нас?

Да и вообще, кто такой этот Константинопольский Патриарх, который в новой истории только вредил Русской Церкви? Да, у нас были хорошие отношения и с Иерусалимским Патриархатом, и с Антиохийским, и с Александрийским. А с Константинопольским — никогда, и никогда он не поддержал нас. И все это только из-за этого мнимого первенства, «примуса», который Сталин с Карповым и предлагали обсудить на Всеправославном соборе 1948 года в итоге саботажа греческих Первоиерархов, низведенного до статуса Всеправославного совещания.

Антиэкуменическое наследие 1948 года

Ц.: Тем не менее, несмотря на то, что статус Всеправославного собора был снижен, его значение остается весьма высоким?

Профессор Лисовой: Здесь нужно понять, в какой международной ситуации он состоялся. И это не только начало холодной войны. Что против нас? Что на другой стороне? А на другой стороне Ватикан, который силен именно своим единством во всем мире.

Все эти годы шла борьба Красной империи за «штамп» Православной Империи: поставьте на нас этот «штамп». Но по-настоящему возрождение Империи началось только в годы Великой Отечественной войны, начиная с возвращения армейских погон и заканчивая разрешением колокольного звона и крестных ходов. И увенчать это должно было возрождение державно-церковного симбиоза.

Ц.: Того, что именуется «симфонией властей»? Но есть мнение, что это было исключительно насильственное подчинение Русской Церкви атеистической власти?

Профессор Лисовой: Более того, есть мнение, что это был сознательный сервилизм, что Патриархи Сергий и Алексий «прислуживали советской власти». Ничего подобного. Это была их искренняя позиция. И когда на Всеправославном совещании 1948 года председатель Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете министров СССР Георгий Карпов выступил с речью, это воспринималось не иначе, как мнение Главы Государства Российского, по сути, государя-императора. И с этой точки зрения в своих взаимоотношениях с советской властью никто из православных иерархов не лицемерил.

И именно поэтому в 1945 году с обеих сторон возникло осознание, что если мы, Россия, победили в такой Великой войне, изменив свой статус в мире, и если Русская Церковь в этом участвовала самым непосредственным образом, то и она тем самым автоматически изменила свой статус в мире. И в этих условиях Сталин дал указание поставить вопрос: а почему Константинопольский Патриарх должен быть Вселенским? Почему Иерусалимский Патриарх, окормляющий несколько сотен греков и несколько десятков тысяч православных арабов, выше нас по диптиху? Почему Антиохийский Патриарх, который в дореволюционные времена был полностью на русском иждивении, тоже выше нас?

Да и вообще, кто такой этот Константинопольский Патриарх, который в новой истории только вредил Русской Церкви? Да, у нас были хорошие отношения и с Иерусалимским Патриархатом, и с Антиохийским, и с Александрийским. А с Константинопольским — никогда, и никогда он не поддержал нас. И все это только из-за этого мнимого первенства, «примуса», который Сталин с Карповым и предлагали обсудить на Всеправославном соборе 1948 года в итоге саботажа греческих Первоиерархов, низведенного до статуса Всеправославного совещания.

Антиэкуменическое наследие 1948 года

Ц.: Тем не менее, несмотря на то, что статус Всеправославного собора был снижен, его значение остается весьма высоким?

Профессор Лисовой: Здесь нужно понять, в какой международной ситуации он состоялся. И это не только начало холодной войны. Что против нас? Что на другой стороне? А на другой стороне Ватикан, который силен именно своим единством во всем мире.

Ц.: Но, кажется, в воспоминаниях Черчилля есть вопрос Сталина относительно Ватикана: «Сколько у него дивизий»?

Профессор Лисовой: Да, дивизий у него действительно не было и нет, но у него есть епархии во всем мире. И иезуиты есть, и францисканцы есть. И все они работают, причем активно. Как единый монолит.

С другой стороны, мы всегда считали, что протестанты — это национальные церкви и секты, в Англии — англикане, в Германии — лютеране и так далее. Но вдруг в 1920-30-е годы активизируется проклятый экуменизм. Все — и католики, и прежде противостоявшие им протестанты — начинают объединяться. И давайте посмотрим, против кого они дружат? Против тех же, против кого впоследствии было создано НАТО, — против России. А соответственно, и против Русской Православной Церкви.

Фото: Телеканал «Царьград»

Ц.: Именно поэтому идеология Всеправославного совещания была предельно четкой: антиватиканской и антиэкуменической?

Профессор Лисовой: Да, основные резолюции касались отношения Православных Церквей к Ватикану, к англиканам, к экуменическому движению и, наконец, к церковному календарю (необходимости сохранения древней православной Александрийской пасхалии). И все они были довольно жесткими. Антиватиканскими и антиэкуменическими.

Православное единство построено на основе заложенной еще Апостольским собором 51 года от Рождества Христова идеи соборности Церквей-сестер. А что такое экуменизм? Это механическое объединение различных еретических и раскольнических сообществ, антицерковный интернационал: «Раскольники всего мира, объединяйтесь против Православной Империи!».

И тут одно из двух: либо вы принимаете экуменизм, и тогда никакого Православия уже не будет, а будет примерно то же, что происходит на Украине — совокупность расколов. Либо мы держим свою православную оборону. Последний окоп. Третий Рим. Делайте, что хотите, ругайте нас, проклинайте, но мы — последний оплот обороны.