Ранним утром пятьдесят лет назад, пока его жена, Мария, спала наверху, Эрнест Хемингуэй вошел в вестибюль своего дома в Кетчуме, штат Айдахо, взял с полки свое любимое ружье, вставил пули в патронник и оборвал свою жизнь.
Существовало множество различных предположений: что он был смертельно болен раком, имел проблемы с деньгами, что это был несчастный случай, что он поссорился с Марией. Все это неправда. Его друзья знали, что в последний год своей жизни он страдал от депрессии и паранойи.
Эрнест и я были друзьями в течение 14 лет. Я инсценировал многие из его рассказов и романов для телевидения и кино, и мы вместе переживали приключения во Франции, Италии, на Кубе и в Испании, где я под видом матадора с Эрнестом в качестве моего менеджера участвовал в Сьюдад-Реальском бое быков. Вкус Эрнеста к жизни был заразителен.
В 1959 году Эрнест подписал контракт с журналом Life, согласившись написать о главных матадорах Испании Антонио Ордоньесе и Луисе Мигеле Домингвине. Он телеграфировал мне, предложив присоединиться для совместного тура. Это было славное лето, и мы отпраздновали 60-летие Эрнеста на вечеринке, которая продолжалась два дня.
Но сейчас я помню, что это был последний хороший момент.
В мае 1960 года Эрнест позвонил мне из Кубы. Он был нехарактерно для него возмущен, что количество слов в незавершенной статье для Life достигло 92 453 штук. Контракт подразумевал 40 000, у него были кошмары.
Месяц спустя он позвонил снова. Он сократил только 530 слов, был истощен и попросил меня приехать на Кубу, чтобы помочь.
Я согласился, и через девять дней представил список предлагаемых сокращений. Сначала он отказался от них: "То, что я написал, имеет в целом прустианский эффект, и если мы исключим детали, то разрушим его". Но, в конце концов, он неохотно согласился сократить 54916 слов. Он сдался, и сказал, что дальнейшее сокращение оставляет на усмотрение журнала Life.
Я сел на самолет и вернулся в Нью-Йорк, зная, что мой друг "устал и очень измотан", но думая, что ему просто необходим отдых и что он скоро, как и всегда прежде, справится с собой.
В ноябре я отправился на Запад для проведения нашей ежегодной охоты на фазанов и понял, как я ошибался. Когда Эрнест и наш друг герцог Макмуллен встретили меня с поезда в Шошоне, штат Айдахо, чтобы поехать в Кетчум, мы не остановились в баре напротив вокзала, как обычно делали, потому что Эрнест очень хотел скорее попасть на дорогу. Я спросил, почему он спешит.
"Федералы".
"Что?"
"Они преследуют нас всю дорогу. Спросите герцога".
"Ну... машина ехала за нами от Хейли".
"Почему агенты ФБР преследуют вас?" спросил я.
"Это настоящий ад. Чертов ад. Они прослушивают все. Вот почему мы используем автомобиль герцога. Мой прослушивается. Все прослушивается. Нельзя использовать телефон. Почта перехватывается".
Мы проехали многие километры в молчании. Когда мы прибыли в Кетчум, Эрнест тихо сказал: "Герцог, остановитесь на обочине. Выключите фары", - он посмотрел на витрину банка, расположенного на другой стороне улицы. Двое мужчин работали внутри. "Что это такое?" - спросил я.
"Аудиторы. ФБР наняло их, чтобы проверить мой счет".
"Но откуда вы это знаете?"
"С какой стати двум аудиторам работать в середине ночи? Конечно это мой счет".
Все его друзья были обеспокоены: он изменился, был в депрессии, не хотел охотиться, выглядел плохо.
Эрнест, Мэри и я пошли на ужин вечером перед моим отъездом. В середине трапезы Эрнест сказал, что мы должны немедленно уехать. Мария спросила, что случилось.
"Два агента ФБР в баре – вот что случилось".
На следующий день Мария поговорила со мной. Она была ужасно расстроена. Каждый день Эрнест часами возился с рукописью своих парижских набросков – роман был опубликован под названием "Праздник, который всегда с тобой" уже после его смерти - пытался писать, но мог лишь перелистывать страницы. Он часто говорил о самоубийстве, иногда брал пистолет со стойки, глядя в окно.
30 ноября он был зарегистрирован под чужим именем в психиатрической больнице Св. Марии в Рочестере, штат Миннесота, где в течение декабря был 11 раз подвергнут лечению электрическим током.
В январе он позвонил мне из соседней палаты. Его голос звучал твердо, хотя и не соответствовал ситуации, а его мания не прошла и не уменьшилась. Его комната прослушивалась, и телефон прослушивался. Он подозревал, что один из врачей-стажеров был агентом ФБР.
Во время короткой выписки из клиники он дважды пытался покончить жизнь самоубийством при помощи ружья, расположенного на стойке в вестибюле. Во время полета в клинику Майо он, хотя и находился под сильным действием успокоительных, пытался выпрыгнуть с самолета. Когда последний остановился в Каспере, штат Вайоминг, для ремонта, он попытался подойти к крутящемуся винту.
Я посетил его в июне. Его подвергли новой серии мощной терапии, но все было, как и прежде: автомобиль прослушивался, его комната прослушивалась. Я спросил очень осторожно: "Папа, почему ты хочешь убить себя?"
"Как ты думаешь, что происходит с человеком на 62-м году жизни, когда он понимает, что он никогда не сможет писать книги и рассказы, которые он обещал себе? Или любые другие вещи, которые он пообещал себе в хорошие дни?"
"Но как ты можешь такое говорить? Ты написал прекрасную книгу о Париже, любой может только мечтать о такой".
"Лучшее из нее я написал раньше. А теперь я не могу ее закончить".
Я посоветовал ему расслабиться или даже уйти на пенсию.
"На пенсию?", - переспросил он. "В отличие от ваших игроков в бейсбол, или вашего боксера и вашего матадора как писатель может уйти на пенсию? Никто не примет тот факт, что его ноги прострелены, и что с ним случаются приступы из-за последствий травм. Куда бы ни пошел, он везде слышит один и тот же проклятый вопрос: что это за работа?".
Я сказал ему, что прежде он никогда не волновался по поводу этих глупых вопросов.
"А по поводу чего волнуется человек? Он хочет оставаться здоровым. Работать хорошо. Есть и пить со своими друзьями. Наслаждаться в постели. У меня нет ничего из этого. Вы понимаете, черт возьми? Ничего", - затем он отвернулся от меня. Для него я был таким же, как и другие – выкачивал информацию и продавал ее федералам. После того дня я его больше никогда не видел.
Этот человек, не дрогнувший перед нападающими буйволами, летавший с заданиями над Германией (во время Второй мировой войны), отказавшийся принять преобладавший литературный стиль, и, терпя лишения и бедность, настоял на том, чтобы писать в своей собственной уникальной манере, этот человек, мой настоящий друг, боялся – и боялся он, что ФБР следит за ним, что его тело разлагается, что его друзья отвернулись от него, и считал, что продолжать жить дальше уже невозможно.
Десятилетия спустя, в ответ на петицию о свободе информации, ФБР раскрыла свое досье на Хемингуэя. Оно показало, что начиная с 1940-х годов Дж. Эдгар Гувер поместил Эрнеста под наблюдение, потому что он с подозрением относился к его деятельности на Кубе. В течение следующих лет агенты готовили отчеты по нему и прослушивали его телефоны. Наблюдение продолжалось в течение всего периода его содержания в больнице Св. Марии. Вполне вероятно, что телефон вне его комнаты также прослушивался.
В последующие годы я попытался сопоставить страх Эрнеста перед ФБР, который я, к сожалению, недооценил, с реальным досье. Сейчас я думаю, что он действительно чувствовал наблюдение, и что оно в значительной степени способствовало его страданиям и его самоубийству.
Я был в Риме в тот день, когда он умер.
Я не поехал в Кетчум на похороны. Вместо этого я отправился в Санта-Мария-сопра-Минерва, одну из его любимых церквей и попрощался с ним там. Я вспомнил его любимое изречение: человек может быть уничтожен, но не может быть побежден.
А. Э. Хотчнер .
