Исключительно широкое и устойчивое распространение среди русских получили идеи и поступки, связанные с состраданием, сочувствием, оказанием помощи в самых разных ее видах.
Это была целая система воззрений, основанных на евангельских идеях любви к ближнему и помощи ему, бескорыстной отдачи просящему больше, чем он просит, самоотверженной готовности положить жизнь за други своя.
Это — система взглядов, но в то же время — это и черта национального характера: органичная потребность делать добро, столь естественная, что не воспринимается ни дающим, ни принимающим как что-то особенное, а зачастую даже не бывает замечена.
При несчастных случаях, пожаре. Во многих описаниях губерний, составленных чиновниками во 2-й половине ХVIII — начале ХIХ в., отмечается сострадательность крестьян, готовность подать милостыню, помочь погорельцам, броситься на помощь при несчастном случае. Еще более обширный материал об этом есть для 2-й пол. XIX в.
Помощь погорельцам носила и общинный и сугубо индивидуальный характер. «Все крестьяне нашей местности, — писал в конце XIX в. Ф.А. Костин из д. Мешковой Волховского уезда Орловской губ., — к погорельцам относятся с жалостью, стараются их утешить и помочь как советом, так и делом». Каждый крестьянин, отмечал он далее, «считает за счастье», если у него поселится погоревший сосед.
Беспрекословно брали скотину погоревшего к себе на двор, давали ему свою лошадь. Брать с погорельца деньги за помощь «считается большой грех и срам».
С жалостью и состраданием относились и к чужим погоревшим крестьянам. «Никто не отказывает просящему «на погорелое», — записал Ф.А. Костин. Это же подчеркивал и вологжанин А.К. Аристархов: «Погорельцев снабжают всем, что есть лишнего, а иной раз и от необходимого. Собирающий (милостыню) «на погорелое место» пользуется большим состраданием и благотворительностью крестьян».
В 1897 в деревне Песье Череповецкого уезда, Новгородской губ., случился пожар от молнии: сгорело 27 домов. У многих сгорело при этом и все имущество, у иных — хлеб в житницах. Помощь пострадавшим оказывали не только жители ближних деревень, но н крестьяне из отдаленных селений. Одни — помогали хлебом, другие — одеждою, третьи — орудиями труда и посудою. А когда погорельцы стали отстраиваться, «всю купленную ими на стороне постройку перевозили бесплатно».
П. Гурьев в «Денежном отчете за 1878 по Тесовским сельским школам» (Новгородская губ.) заметил: здесь «даже погорельцы не ходят за подаянием, а ждут и уверены, что каждый сам придет к ним с помощью по силе и возможности».
При пожарах «иные смельчаки вместе с хозяева дома бросались в горевшие дома и спасали от огня имущество». Многие пользовались известностью за самоотверженное и находчивое поведение во время стихийных бедствий. Так, крестьянин д. Дмитряково (Фетиньинская вол., Вологодский уезд) Василий Матвеев отличался удивительной смелостью, проворством и умением в опасных обстоятельствах. «Кажется, уже горит совсем, нет, он выбежит из огня с целою кучею крестьянского добра, бросится в пруд и, мокрый, снова бежит в огонь. Энергия его побуждает и других крестьян принимать горячее участие в спасении чужого добра». Пожар — нередкое бедствие для деревянной русской деревни, поэтому многочисленные рассказы о самоотверженной готовности помочь другому человеку связаны именно с пожарами.
Гостеприимство. Повсеместно проявлялось гостеприимство к чужим людям, попросившим крова, в том числе — и нищим. Человеку, не обратившемуся непосредственно к первичным материалам, просто трудно представить себе, какое большое количество упоминаний о распространении милосердия, милостыни, гостеприимства у русских крестьян всей территории России встречается в опубликованных и неопубликованных источниках. Приведем хотя бы небольшую часть из них.
«Предки наши, — писал Гавриил Успенский в начале XIX в., — по признанию самих иностранцев, гостеприимство почитали в числе первых добродетелей и повсюду оным славились. Доныне между поселян, живущих в отдалении от столиц и от больших городов, обычай сей продолжается, чтобы проезжего или прохожего пригласить к себе в дом, накормить и упокоить его по возможности, являя при том приветливость и свое удовольствие. Хозяин и хозяйка обыкновенно встречают и провожают его с веселым лицом, с поклонами и приветствием; все, что ни имеют, как-то: хлеб, молоко, яйца, огородные растения, — приносят без прошения, за все никакой не требуют платы, говоря, что за хлеб за соль с проезжего брать деньги — великий грех и что оттого спорыньи (успеха, удачи) в доме их не будет». Этот взгляд попал и в пословицы, зафиксированные В.И. Далем в сер. XIX в.: «Кто за хлеб-соль берет со странного (странника), у того спорыньи в доме не будет».
Наблюдения Г. Успенского касались преимущественно южных губерний России. А вот свидетельства о том же из северных районов, относящиеся уже к концу XIX в. «Нищему никогда не откажут ни в хлебе, ни в ночлеге», — сообщали из Вельского уезда Вологодской губ. «Нищие в редком доме получают отказ», — утверждал информатор из Пошехонского у. Ярославской губ. «Очень гостеприимны и внимательны к нищим и странникам», — писали из Белозерского уезда Новгородской губ. В последней информации подмечено, что большим гостеприимством и радушием к постороннему человеку отличаются крестьяне «среднего и бедного состояния». Но есть и противоположные утверждения (Вологодчина) — о том, что именно зажиточные крестьяне больше принимают у себя просящихся на ночлег и обязательно накормят при этом.
Показатель религиозности. В сведениях 1849 о нравах помещичьих крестьян сел Голунь и Новомихайловское Тульской губ. отмечалось равное странноприимство и гостеприимство всех крестьян и устанавливалась связь этого явления с уровнем религиозности: «При такой набожности ни у кого, по выражению народному, не повернется язык отказать в приюте нуждающемуся страннику или нищему. Лавку в переднем углу и последний кус хлеба крестьянин всегда готов с душевным усердием предоставить нищему. Это свойство крестьян особенно похвально потому, что бедные семейства, до какой бы крайности ни доходили, никогда не решаются нищенствовать, но стараются или взять заимообразно, или пропитываться трудами рук своих, и из этого-то слезового куса они никогда не отказывают страннику-нищему».
Даже тот крепостной крестьянин, который стоял на грани обнищания, делился со странником — чужим ему человеком: «По уборке хлеба всякий за грех почтет отказать просящему новины (хлеб нового урожая), несмотря на то что таковых просителей бывает очень много», — отмечалось в Калужской губ.
Отклонения от нормы. Некоторые современники различали поведение странноприимничества в деревнях, отдаленных от городов и больших дорог, и в подгородних и притрактовых селениях: первые, как правило, приветливо открывали ворота и двери любому странствующему, угощали, обеспечивали ночлегом, снабжали необходимым в пути — безвозмездно; вторые нередко за все брали плату, увеличивая ее в зависимости от обстоятельств.
Так писал, например, В. Левшин в 1811 о районах Тульской губ., близких к Москве и наиболее затронутых отходничеством. Перечисляя черты, присущие тульским сельским жителям, «равно как и всем россиянам», он отмечает, что они «в особливости странноприимцы». И далее: «Можно, однако, заметить, сколько просвещение действует на чистоту прежних нравов и что с приобретением познаний раздаются новые страсти, а паче — любостяжание и ячество. Пременяется уже сия почтенная черта русского характера — странноприимство. Когда в отдаленных от городов и больших дорог деревнях каждому проезжему и странствующему, просящему ночлега, хозяин усердно отворяет ворота дома своего, разделяет с ним свою трапезу, старается упокоить, помоществовать и снабдить чем только в силах; просветившиеся подгородние и при больших дорогах обыватели без заплаты не дадут ночлега и куска хлеба: вместо пособия стараются притеснить и взять за вещь вчетверо, когда только видят, что в ней проезжающему необходимая нужда».
Но тот же автор после этого язвительного замечания, на соседней странице своей рукописи, свидетельствует: «Крестьяне без размышления пренебрегают жизнь свою на спасение жизни ближнего, бросаются в огонь и в воду». И рядом: крестьянин «никогда не отказывает, если имеет что дать просящему милостыни, и с веселым лицом идет для пособия призывающему его в помощь».
Когда могли не принять. Чаще мы находим в источниках безоговорочное утверждение о гостеприимстве крестьян. «Вологодский народ, как и весь вообще русский, чрезвычайно гостеприимен. Отказ путнику, попросившему переночевать, является в виде крайнего исключения, — писал в 1890 Н.А. Иваницкий, один из лучших собирателей сведений о нравах и быте на Русском Севере. — Не пустит в избу странника или прохожего разве баба, оставшаяся почему-либо дома одна, в которой страх пред чужим человеком («кто его знает, что он в мыслях держит») превозмогает чувство гостеприимства и сострадательности, или же семья раскольников. Не покормят прохожего в том только случае, когда у самих есть нечего».
«Проезжающий мимо селения, даже незнакомый, нуждающийся в ночлеге, а также и проходящий пеший путник в редком дому получает отказ», — сообщал С.Я. Дерунов из Пошехонского уезда. В. Иванов из Новгородской губ. дал подробную зарисовку подобного приема, сделанную с натуры. Он отметил, что в зимнюю пору особенно часто просятся на ночлег путники, едущие издалека. «В большинстве случаев крестьяне отказываются от платы, а если и берут, то весьма умеренную, чаще всего, сколько сам проезжий положит».
Встреча нищего. Приведем целиком описание приема крестьянином нищего в Новгородском крае — оно хорошо передает обстановку благожелательности, которую стремились создать в этом случае. «Когда нищий заходит в избу, то хозяин или хозяйка первым долгом стараются обласкать пришедшего своим сочувственным взглядом, особенно если замечают в нем усиленную робость и унижение, затем подают ему кусок хлеба; нередко осведомляются, откуда он, расспрашивают о его бедственном положении, приглашают отогреться и поесть теплой нищи, а если дело случится к ночи, то добродушно сами предлагают остаться ночевать, говоря: «Куда ты пойдешь на ночь глядя, ночуй — ночлега с собой не носят, вот вместе поужинаешь с нами, обночуешься, а утром и пойдешь с Богом».
Встреча путника. Если приходил в избу не нищий, а просто незнакомый крестьянин, чтобы отдохнуть в пути, хозяин прежде всего спрашивал, откуда он, куда и по какому делу идет. (Пешком на большие расстояния тогда ходили многие и потому такие приходы служили богатым источником информации.) Затем радушно предлагал прохожему человеку пообедать «чем Бог послал» и в ответ на его благодарность отвечал: «Да что за пустое благодарить, а вот закуси, а потом и говори спасибо. Эй, хозяйка, собирай на стол, пусть человек-то пообедает, устал с дороги-то!» И полученная после обеда благодарность тоже встречала оговорки хозяина, как бы стремившегося снизить значение своего поступка: «Ну, не осуди, родимый, на большем, что уж случилось».
Благотворительное погребение и поминки. Сохранилась довольно подробная характеристика благотворительности и гостеприимства крестьян с. Давшино (Пошехонье), сделанная жителем этого селения по наблюдениям 1840-х. «Благотворительность, — писал он, — обнаруживается в готовности помочь ближнему и советом, и делом, ссудить его нужным, также и милосердии к бедным, в подаяниях. Некоторые из здешних жителей погребают за свой счет умерших в крайней нищете и делают иногда по них поминки. Гостеприимство выражается в том, что во время праздников здешние жители угощают всех гостей, как родных, так и чужих, и даже часть таких, которых не знают по имени; впрочем, они даже и не заботятся узнать их имена».
Тайная милостыня. В подаче милостыни и, шире, — в оказании помощи вообще, особое место занимало представление о важности соблюдения тайны. Дела милосердия лучше всего творить незаметно, безымянно, чтобы тот, кому оказывается милость, не мог поблагодарить и другие люди не могли бы похвалить. Иначе доброе дело может не быть зачтено на небе, т.к. дающий получил уже награду на земле. Эта евангельская истина органично вошла в массовые народные воззрения и прославлялась, в частности, в тайной милостыне.
Иерей Евгений Пуртов
