10 октября (по старому стилю) 1870 года в Воронеже, в старинной дворянской семье, родился Иван Алексеевич Бунин, русский писатель, первый русский лауреат Нобелевской премии по литературе.
Бунин. Православный взгляд.
Писательская слава Бунина с годами становится все прочнее и несомненнее. Он но достоинству признается истинным завершителем славы великой русской классической литературы, едва ли не последним из творцов золотого ее века. Никто, кроме Бунина, не сохранил и не утвердил и своем творчестве ясную чистоту стиля, благородную сдержанность душевных движений, несомненное неприятие пошлости и нескромности, эстетической вседозволенности того искусства, свидетелем которого ему довелось стать.
Конечно время, в которое он жил, несколько «посеребрило» его творчество. Но он умел сохранять свою независимость от многих соблазнительных влияний времени. Может быть, потому, что ощущал себя независимым от многого, что совершалось вокруг. Он был по-своему одинок в это шумное время. В некотором смысле он находился вне истории. Даже в счастье своем он был одинок. Существовали он и природа - и никого больше. А счастье не может быть полным, когда его не с кем разделить. Так в русской поэзии ощущал мир, пожалуй, один Лермонтов.
Одиночество в мире, одиночество перед ликом Божиим особенно ощутимы становятся в поэзии Бунина из-за большой лирической открытости. Одиночество Бунина определено прежде всего его чувством своей выделенности из общего ряда. В таком ощущении гордыне обычно сопутствуют страдание и тоска.
Как поэт Бунин известен и признан менее, чем прозаик, и, может быть, именно по невозможности для него как человека являть миру нарочитость и чрезмерность эмоциональных выплесков, изломанность и деланность стиля, столь характерных для многих его современников, но зато и заслонивших и заглушивших его негромкие, хотя и всегда искренние и истинные чувства и переживания.
Бунин был человеком (а оттого и писателем, поэтом), склонным к неприятию многого в людях и обществе. Такие добродетели, как любовь к ближнему, всепрощение, смирение, ощущались и сознавались им скорее как высокий и почти недостижимый идеал, нежели неизменное свойство человеческой натуры. Его душевная склонность и любовь всечасно изливались лишь на мир природы, что отразилось и в поэзии его на духовные темы. В единении с природой, а не с людьми ощущала гармонию душа Бунина-поэта. И Создателя он славит и воспевает именно за эту дарованную ему гармонию.
Бог для Бунина воплощен в природе. Природа же, по Бунину, всегда пребывает в ладу с Божией волей, но не человек, и в утверждении этой мысли он был последовательнее всех русских поэтов. Природа, а не человек, у Бунина возвещает истинно о Воскресении Христовом.
Удивительно, что даже описывая сельский праздник на Троицу поэт, по сути, не замечает тех, кто стекается в храм на молитву. Он скорее общается с кем-то бесплотным, безымянным, чем с реальным человеком. К людям Бунин вообще относился порой свысока и пребывал на той высоте один, взирая на прочих с раздражением, презрением, даже со злобностью порой. Это месть его (и ему) за одиночество. И плата за одиночество. И порочный замкнутый круг одиночества.
Религиозное воспитание, становление Бунина происходило совершенно иначе, нежели у Горького, и мировидением он обладал отличным от горьковского. Разумеется, всякий человек своеобразен в своем восприятии мира – а художник тем более.
Бунин производит впечатление в полной мере здорового душой человека. Рядом с ним не только в его современниках-декадентах, но и в том же Горьком видится какое-то нездоровье, болезненность во взаимоотношениях с окружающим миром. Говоря о душевном здоровье, мы вовсе не склонны, и не должны, усматривать в том дюжинность и усредненность натуры, как-то порой понимается. Бунин слишком недюжинная индивидуальность, глубокая и утонченно восприимчивая ко всему, особенно к красоте мира. Красота и духовность для Бунина – одно.
Через красоту он и Бога стремится воспринять и познать. Кажется, красота для него одномерна, в ней он не различает двойственности, она для него лишь отражение Божественного начала мира. Дьявол для Бунина не может укрыться за внешней красотой, уворованной им. Где дьявол, там для Бунина всегда уродство, как бы ни было оно эстетизировано внешне. Эстеты-декаденты для него – уроды, и он порой ненавидит их. Для Бунина двойственность красоты - своего рода болезнь; одна из причин, почему он так не любил Достоевского.
Бунин естествен во всем. Все его переживания и душевные состояния - проявления естества. Он естествен в своих раздумьях, в эстетическом освоении бытия, в осмыслении смерти и жизни, Творца и Его творения. Это вовсе не значит, что он не знает страданий, но и страдания его естественны, а не болезненны - здесь будто парадокс. Он меру знает и стремится идти царским путем.
Свидетельство тому – сам образный строй его созданий. Слишком очевидно раскрывается это в «Жизни Арсеньева» (1927-1937), его художественной автобиографии.
Конечно, Алексей Арсеньев - не Иван Бунин, это и на уровне имени отмечено. Но, если в свое время Флобер имел основание сказать о героине романа «Мадам Бовари»: «Эмма - это я», то Алексей Арсеньев – в несравнимо большей мере именно Иван Бунин. «Жизнь Арсеньева» – книга не только и не столько о внешних событиях, в разной степени (порою иносказательно) отражающих реальные события жизни Бунина, но о внутреннем становлении человека, и прежде всего – о религиозном движении его души.
Чувство Бога проявилось в душе Арсеньева-Бунина достаточно рано и своеобразно. Это чувство изначально было близко пантеизму. Позднее оно определит религиозную эволюцию сознания писателя, но пока это знак непроросшего семени, которое лежит до поры без видимого движения, определяя лишь внешнее своеобразие миросозерцания. В «Жизни Арсеньева» отразилось то религиозное сознание, которое являет собою смешение языческой стихии, индуистско-буддийских идей и христианской основы русского православного бытия. Мир природы, мир натуры, мир естества, мир естественности... В природе естественно все, даже и смерть, через переживание мысли о которой (через догадки о бессмертии) проходит всякий человек, неизбежно касаясь и мысли о Боге. Первое соприкосновение ребенка с реальной смертью рождает в нем глубочайшие духовные переживания.
Толстой, к которому Бунин испытывал всегда внутреннее тяготение (вплоть до того, что умер в весьма близком возрасте, неосознанно, но и не случайно), утверждал: боязнь смерти - примета извращающей человеческую натуру фальши, тогда как естественное существование завершается естественным и концом, который воспринимается спокойно и красиво-равнодушно. Вот к чему Бунин будет стремиться, ожидая конца. Это стремление рано укоренилось в нем. С раздумьями о смерти всегда соседствуют думы о смысле жизни. В свой черед приходит соблазн увидеть все лишенным смысла.
Вера в Бога для Арсеньева, это «то высокое чувство, которое вложено в каждую душу и будет жить вовеки, - чувство священнейшей законности возмездия, священнейшей необходимости конечного торжества добра над злом и предельной беспощадности, с которым в свой срок зло карается. Это чувство есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него. В минуту осуществления Его торжества и Его праведной кары оно повергает человека в сладкий ужас и трепет и разрешается бурей восторга как бы злорадного, который есть на самом деле взрыв нашей высшей любви к Богу и к ближнему...»
Толстой и Бунин не мыслят спасения через плоть воскресшую.
«Что освободило его?» - вопрошает Бунин о Толстом. - Пусть не «Спасова смерть». Все же «праздновал» он «смерти умерщвление», чувство «инаго жития вечнаго» обрел. А ведь все в чувстве. Не чувствую этого «Ничто» – и спасен".
Здесь - итог всех исканий.
Не «Спасова смерть» - значит и не Воскресение. Оно именно отвергается: пусть... пусть не Спасом спасен, но спасен.
Но если не Спасом, то не спасен и вообще.
Смерть побеждается Христом в Воскресении. Об этом сказано в Пасхальном тропаре:
«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав».
Все остальное – хула на Духа и усугубление апостасии мира.
Несомненно, Бунин не кощунствовал осознанно. Его просто слишком далеко увело его увлечение. Но отрицательный опыт – тоже опыт. Такой опыт как предупреждение каждому, где можно упасть.
Что нужно, чтобы избежать падения? Ответ один – держаться Православия. Однако всегда больше убеждает не общее рассуждение, но живой опыт живой жизни. Такой опыт мы обретаем в бытии и творчестве писателя, обратиться к которому настал черед.
Михаил Дунаев.
Из книги «Вера в горниле сомнений».
