Праздновать Новый год или нет? Добиваться ли календарной реформы, чтобы он законно приходился на Святки? На самом деле, эта проблема значительно глубже и семейной дипломатии, и аскетики. Давайте поразмышляем о корнях сего вопроса.
Идет пост. Как по мне, это рождественское постовое бдение — одно из самых сложных для обычного прихожанина. И не только потому, что всегда была, есть и будет проблема Нового года. Иная особенность имеется, к деду Морозу, Снегурочке и фейерверку с омлетом и мандаринами непосредственно не относящаяся.
Живем мы в той среде, где переход из года в год — это всегда именно то время, когда строят планы на будущее и подводят итоги прошлого, но, кроме этого, идет постоянное сравнение с теми, кто в своей жизни имеет меньше проблем, тревог, забот и искушений. На нас обрушивается лавина рассказов, примеров и всевозможных историй, где берега уже кисельные, а реки молочные. Даже если не обращать внимания на лощеную рекламу, всепобеждающих киногероев и призывы жить беззаботно, нам все равно не уйти от постоянных упреков как в нашей архаичности и дремучести, так и в том, что мы портим «нормальным» людям праздник.
Можно, конечно, задрав вверх подбородок, окинув всю эту шумящую и готовящуюся к новогоднему разгуляю толпу презренным взглядом, порассуждать громогласно, что мир в грехе лежит и только малое стадо спасется. Как и возможно разразится пламенной речью, что все, кто не с нами, истины не знают и ничего в настоящей духовной жизни не понимают.
Но нужно ли?
Ведь те, кто принял и выпестовал божка по имени «комфорт» этих внушений не услышат, а те, для кого мы — лишь средство для поддержания психологического равновесия или дань исторической традиции, снисходительно выслушают и пойдут заниматься тем, чем занимались.
Так что метать молнии, обличать и грозно воспитывать — это не метод и даже не проповедь, тем более, что нынешний человек после двух трех повелительных глаголов, к нему обращенных, просто развернется и уйдет, предварительно покрутив пальцем у виска.
Не дело и в интернете громогласить… На каждый твой раскат найдется намного больше молний, которые лукавый распространит так быстро, что и яндекс вкупе с гуглом удивятся.
Замолчать?
Внешне довольно впечатлительно. «Среди распада и разврата» утихомиренный взгляд, молитвенный вид, скромное одеяние, елейная речь… Да вот проблема, получится ли у многих именно так? Причем, главное, чтобы внешнее внутреннему соответствовало? Боюсь, что и это лишь мечты, из разряда нереализуемых.
Часто в последнее время рассуждения слышу, в том числе и от священников: чтобы к вере прийти надобно горе перенести. Отсюда делается вывод, что как только материальные трудности усугубятся, комфорт уменьшится, а благосостояние ухудшится, тут же число желающих к Богу обратиться неминуемо возрастет.
Действительно, многих в храм горе приводит, но делать такой обобщающий вывод я бы не торопился. У каждого своя дорога ко Христу, собственная и неповторимая. Далеко не обязательно она только через страдания начало берет. Да и столетия еще не прошло с тех пор, когда горести и лишения обратный эффект произвели. Как ни спрягай исторические факты, но они вещь конкретная — храмы рушили, иконы сжигали и монахов вкупе со священниками гнали и те, кто не столь давно к Чаше приступал.
Отсюда и вывод четко определяется: любая вера, сколь бы великими традициями и историческими достижениями не обладала, будучи навязанной силой или принятой под давлением, жизненной не будет. Красноречивые проповедники, золотые купола и поддержка власть предержащих — ничто, пока не будет ответного шага каждой конкретной личности к Христу. Господь не Сам открывает дверцу твоей души, а терпеливо ждет у входа, когда у тебя откроется слух слышать Его и появится желание пригласить Его в дом свой.
Нет, я ни в коем разе не отрицаю необходимость и действенность проповеднического слова. Необходимы и храмовое благолепие, и труд в социальных государственных проектах, но без личного наглядного примера любви к Христу — тщетны усилия, и зерна нашего красноречия заглохнут в терниях суеты и забот.
Недавно услышал рассказ молодой женщины, медицинского работника. Узнав, вернее, самостоятельно поняв, что я священник, она заговорила о вере, о Боге, и конечно, вопросы начала задавать, в том числе и с этим рождественским постом связанные. На мое же вопрошение о том, ходит ли она в церковь, ответила не сразу. Задумалась. Наверное, слова подыскивала, так как во время нашего разговора колокола зазвонили из недалекого от лечебницы храма.
- Хожу, батюшка, только не вот в этот, из которого звонят, а в деревню езжу по большим праздникам, — и она назвала храм, до которого не менее двух часов езды при хорошей погоде.
- Странно, - подумалось мне. - Рядом прекрасный приход с умными, общительными и образованными священниками. Без забот и хлопот хоть каждый день под купол храмовый заходи.
Как бы предвидя мой вопрос, врач объяснила:
- Понимаете, там такой священник, который даже когда ругает немного или советы с наставлениями дает, так это делает, как будто я для него ребенок родной. И ведь не только ко мне такое отношение, ко всем! Мне иногда кажется, что я к собственному сыну с дочкой такой любви не имею, какая от него исходит…
Признаюсь, что мне захотелось побольше узнать об этом священнике, сам ведь тоже службу Божью правлю и в рясе хожу. Изначально подумалось, что речь идет о каком-то пожилом, минимум полвека отслужившем священнике, из тех, кого мы иногда и старцами нарекаем.
Ошибся я! И рад этому.
Из молодого поколения батюшка оказался, из тех, кто в конце прошлого века в храм пришел, кого некоторые прихожане мальчишкой помнят, но сегодня однозначно видят в нем именно священника и более никого.
Любовь Христова, исходящая от этого батюшки, на том основана, что он занимается именно своим священническим делом и более никаким. Поэтому и с постом у него на приходе все ясно и понятно, и никто в истерику от новых «кодов» вкупе с «чипами» не впадает, как и грядущий дед Мороз со своими подарками не вызывает отвержения и требования «запретить».
Непросто уйти от старой, по сути, советской привычки видеть в приходе и священнике «служебно-хозяйственную единицу» решающую «общецерковные проблемы», как и тяжело нашему священноначалию издать один единственный Указ, гласящий: «Приходскому священнику запрещено быть прорабом!», но издать его придется.
Иначе все меньше останется тех, у кого под рясой с крестом — сердце, Христом заполненное, и все чаще будем слышать требование изменить календарь, дабы Новый год людям «не портить».
За не присущими и по сути вредными для священника заботами, забирающими у него силы, время и знания, скрывается еще одна возможная беда: не научившись любить, начинаем видеть в каждом лишь только грешника. И тогда тут же следует поиск иных возможностей привлечь прихожан, а именно — утверждения, что Бог только через беды и страдания познается, что, по мнению одного из моих друзей, «звучит как отличная рабская концепция, которая объясняет почему индивидууму не нужно развиваться, начать думать и мыслить, достаточно просто страдать, а потом якобы будет счастье — ведь ничего не делать и жить в убогом мире на самом деле проще, чем чего-либо добиваться».
Протоиерей Александр Авдюгин
