Симонова Инна Анатольевна
Облик и общественно-политические взгляды Государя Императора Николая II по воспоминаниям зубного врача Его Величества С.С. Кострицкого
Как известно, в судебной практике при идентификации участников уголовного дела прижизненная и посмертная стоматологические экспертизы зачастую играют ключевую роль. К сожалению, в деле, связанном с расследованием убийства Царской Семьи, до сих пор на удавалось обнаружить свидетельства врачей о лечении ими зубов Государя Императора Николая II, Его Августейшей Супруги, Наследника Цесаревича и Великих Княжон. Следователь-криминалист Следственного комитета РФ Владимир Николаевич Соловьев, расследовавший обстоятельства гибели Венценосной Семьи с 1991-го по 2015-й годы, так говорит об этом в своей книге «Ошибки и подлоги в следствии по Царским останкам», опубликованной всего лишь неделю назад на одном из интернет-сайтов: «Следствие уделяло огромное внимание поиску медицинской документации в российский и зарубежных архивах. … Большие надежды я возлагал на фиксацию стоматологической помощи, выполненной ялтинским врачом Сергеем Сергеевичем Кострицким. ... В 1995 г. В Париже я встретился с внуком С.С. Кострицкого — Сергеем Сергеевичем Кострицким (На самом деле фамилия сына дочери Людмилы Сергеевны Кострицкой – Пельтцер! — И.С.) Он рассказал о том, что дед его написал воспоминания на русском языке…».
Далее в своей книге В.Н. Соловьёв приводит выдержки из своего письма на имя первого заместителя министра иностранных дел Игоря Сергеевича Иванова от 12 апреля 1995 года: «“В настоящее время появилась информация о том, что Сергей Кострицкий, родной внук Сергея Сергеевича Кострицкого — лейб-медика, зубного врача семьи императора Николая Второго, живет в Лиме и является послом Перу в Сингапуре. (Я должна пояснить, что здесь речь идёт о другом внуке Кострицкого — по линии младшего сына Леонида, Сергее Леонидовиче Кострицком. — И.С.).
В кратчайший срок работники Управления по культурным связям МИДа нашли возможность встретиться с Кострицким и выяснить вопросы, связанные с интересующими нас документами.
У Сергея Кострицкого остались архивы деда, которые до сих пор не разобраны. Архивы находятся в семье посла и сосредоточены в Лиме, Париже и Сингапуре (снова неточность: в Париже хранится вовсе не архив С.Л. Кострицкого, а часть архива С.С. Пельтцера, бóльшая же его часть, свыше 200 единиц хранения, была подарена им родному городу деда — Ялте. — И.С.). Не исключено, что в архиве Кострицкого могут находиться данные о лечении зубов членов семьи Николая II. Эти материалы долгие годы разыскивают все исследователи обстоятельств гибели Николая II. Наличие данных о лечении, зубных формул могли бы в кратчайшее время снять практически все вопросы, связанные с идентификацией останков”».
«Министерство иностранных дел, — продолжает свой рассказ следователь Соловьёв, — откликнулось на мою просьбу, и воспоминания С.С. Кострицкого были изучены. К сожалению, никаких данных, свидетельствующих о лечении зубов членам царской семьи в бумагах С.С. Кострицкого не нашли. Я попросил заместителя министра И.С. Иванова, в том случае, если с бумаг С.С. Кострицкого сняты копии, передать их в Государственный архив Российской Федерации. Я считал, что копии воспоминаний переданы в архив, но оказалось, что ошибся».
В Евангелии от Луки (гл. 8, ст. 17) сказано: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы». Удивительно, что облеченный властными полномочиями старший следователь-криминалист по особо важным делам при Прокуратуре Российской Федерации в течение 20 лет не смог найти находящиеся в Москве, в государственном архиве, воспоминания зубного врача Семьи Императора Николая II.
В конце декабря прошлого года нами были найдены эти воспоминания. Можно предположить, это только малая их часть, цитируемая сыном Кострицкого Леонидом. 56 страниц машинописного текста с рукописными правками и пояснениями переводчика с испанского языка известного историка-архивиста Андрея Елпатьевского. Дело в том, что сын Кострицкого Леонид в 1976 году перевел их на испанский язык с определённой целью: накануне Второй мировой войны он эмигрировал из Франции в Перу и, в дальнейшем, став обладателем архива отца и понимая историческую важность и ценность его мемуаров, завещал их своим родившимся в Латинской Америке четверым детям, не говорящим уже по-русски (их мать была перуанкой). Старший из сыновей Леонида, Серхио Леонидович Кострицкий, работал в 1996 году послом Перу в Сингапуре. Там он и передал официально по просьбе следователя Соловьева при посредничестве российского посольства машинопись этих воспоминаний в связи с исследованием в это время найденных в 1991 году в Поросенковм Логе так называемых «екатеринбургских останков» и их возможном перезахоронении в Санкт-Петербурге.
Из этих воспоминаний явствует, что Кострицкий неоднократно, начиная с 1903(!) года, оказывал квалифицированную стоматологическую помощь всем членам Царской Семьи, в том числе Государю Императору и Государыне Императрице, именно как хирург-дантист. Николай II, его Августейшая Супруга и Дети были его клиентами. Именно ради их лечения он приезжал в Петроград в январе 1917 года, а в октябре добрался до Тобольска, получив перед этим разрешение от Керенского и захватив с собой инструменты из стоматологического кабинета Александровского дворца в Царском Селе. Есть сведения, что он менял коронки Императору.
При всём при этом современное следствие установило, что найденные в Поросёнковом Логе черепа так называемых «екатеринбургских останков» в большинстве своём (достойно удивления!) — с нелеченными зубами, причём череп № 4, приписываемый Императору Николаю II, в течение нескольких лет до смерти не получал стоматологической помощи, зубы находились в ужасном состоянии, поражённые пародонтитом и периодонтитом, попросту говоря — цингой. Эксперты современного следствия объясняют это тем, что якобы Государь Император страдал дентофобией. В своих же воспоминаниях С.С. Кострицкий прямо указывает на то, что он лечил и Императора, и Императрицу, и Царевен, и Цесаревича. Поэтому всяческие сомнения в надлежащей квалифицированной зубоврачебной помощи Царской Семье после опубликования этих воспоминаний быть уже не может.
Вот только некоторые цитаты:
- «В течение встреч с Императором и Императрицей в эту эпоху, когда я Им оказывал профессиональное внимание, я часто имел возможность очень свободно общаться с Ними».
- «Без углубления в критику или обсуждение фактов, я только сообщу то, что видел и слышал в течение моих встреч в качестве врача с Императором и Императорской Семьей».
- «Последний раз, когда я видел Императора до его отречения от Трона, было 13 января 1917 года, в Царском Селе. Там я был двадцать дней и почти ежедневно, в течение часа или двух, видел Императора в качестве моего клиента».
Приведя этот абзац из воспоминаний С.С. Кострицкого, сопоставим его с дневниковыми записями Государя за 1917 год:
4 января. После завтрака провёл полтора часа у Кострицкого. ...
5 января. После завтрака опять посидел у зуб[ного] врача. ...
6 января. После завтрака был у Кострицкого долго. ...
7 января. От 2 до 3 ½ сидел у Кострицкого. ...
9 января. С 2 до 3 ч<асов> посидел у Кострицкого».
Что может быть красноречивее и убедительнее этого сравнения? Мы видим, что Государь Император Николай II уделял большое внимание состоянию своих зубов, терпеливо, часами, день за днём просиживая в кресле стоматолога Кострицкого, специально вызванного в Царское Село из Ялты.
Что касается пребывания Царской Семьи в Крыму, процитируем слова сына Кострицкого, Леонида:
- «Мой отец осматривал Императора и, как правило, Императрицу в Ливадийском дворце».
Сам Сергей Сергеевич пишет об этом так:
- «В Ливадийском дворце, который находился поблизости от города Ялты, был устроен зубоврачебный кабинет, чтобы специально обслуживать членов Царской Семьи. Несмотря на это, все Они приходили ко мне за помощью в город Ялту и приглашали меня во дворец в Ливадию только в тех случаях, когда кто-нибудь из Них по своему состоянию здоровья не мог выйти».
- «В начале войны, в августе 1914-го, я получил, как врач, приглашение прибыть в Царское Село. ... Помещение, которое было отведено для зубоврачебного кабинета [находилось] в большом угловом салоне, расположенном на втором этаже Александровского дворца, в четвертом подъезде…».
В этой связи хочу заметить, что до сих пор местоположение стоматологического кабинета в Александровском дворце было неизвестно историкам...
- «[В октябре 1917 года], взяв с собой необходимые инструменты из Александровского дворца, я выехал в Тобольск. [Вице-комиссар Двора] Макаров мне помог получить без промедления билет на поезд. Он же дал приказ взломать печати на дверях Александровского дворца, где находились инструменты зубоврачебного кабинета, тем самым дав мне возможность иметь в Тобольске необходимые инструменты».
- «Настал момент, когда я закончил лечение Императора и его Семьи. Я должен был выехать обратно».
Кроме медицинских свидетельств, воспоминания С.С. Кострицкого важны и в деле воссоздания облика и социально-политических взглядов Государя Императора.
Леонид Кострицкий, презентуя воспоминания своего отца, пишет: «Имея возможность быть рядом с Императором, Императрицей и четырьмя Их детьми, включая год 1917-й, особенно в моменты больших душевных страданий, которые Они должны были испытывать, мой отец имел широкую возможность наблюдать Их семейную и человеческую жизнь, разговаривать и обмениваться мыслями с Ними, в атмосфере дружеской и простой.Эти воспоминания демонстрируют личностные характеристики Царя и Царицы: благородство, высокую мораль, великодушие, верность долгу, простоту и деликатность в обращении, патриотизм, глубокую любовь и самоотверженность к своей стране — России; простоту в поведении, веру в русский народ и особенно в крестьянство. Видно, что Царь не переставал любить Свой народ и Свою страну, даже находясь в заключении в Сибири, и в последующих ограничениях и унижениях накануне Своей смерти. Отмечается в Царе и в Его семье большая духовная христианская сила, которая давала Им большую моральную поддержку в наиболее трудные моменты Их жизни.
Предоставим слово самому С.С.Кострицкому; вот как он вспоминает о Государе:
«В течение встреч с Императором и Императрицей в эту эпоху, когда я Им оказывал профессиональное внимание, я часто имел возможность очень свободно разговаривать с Ними и затрагивать многие острые и деликатные вопросы. В ходе этих разговоров очерчивалась передо мной ответственность Царя не только как человека, но также как Монарха, и я мог оценить отношение Императора к вопросу, который так интересовал тогда весь мир, например, относящемуся к конституции. ... Также я мог определить отношение Императора к русскому народу. Я наблюдал также в течение этого времени исключительно христианское, простое воспитание Императора и Его Семьи в обращении Их со всеми, с кем Они имели контакт. ...
По прибытии в Царское Село в начале 1917 года я нашел Императора охваченным размышлениями по поводу настоящей жизни России и потом из Его первых слов убедился, что Он превосходно понимает серьёзность ситуации.
Император знал меня давно, привык ко мне и говорил со мной свободно. Он меня расспрашивал по многим вопросам, интересуясь впечатлениями, которые я получил в Крыму, на Кавказе и по дороге на Север России.
В течение этих разговоров Царь затрагивал также тему реформ, которые тогда заботили общественное мнение в широких социальных кругах.
Когда я позволил себе заявить, что каждый раз слышатся голоса всё более и более сильные, требующие Ответственного перед народом министерства, Император после некоторого молчания ответил в форме глубокой и серьезной: “Да, Ответственное министерство — это дело выгодное для Монарха: освободиться от Своей ответственности… Но это отразилось бы мгновенно на нашем фронте. Через три или четыре месяца война закончится (безусловно, Император имел достаточные данные, чтобы так думать. — С.К.), и тогда народ сможет получить всё это, не только спокойно, но также с благодарностью”.
“Сейчас всё должно делаться для фронта”, — часто повторял Он.
Находясь уже десять месяцев в Тобольске, Император вспомнил эти наши разговоры. “Помню, — говорил Он, — вы затрагивали вопрос об Ответственном министерстве. Как видите, Временное правительство, состоящее из выбранных народом, сейчас не способно удержать фронт от разгрома и контролировать там потерю дисциплины. И что бы Я мог сделать тогда с правительством таких же избранников? Революция им дала полную власть, и как они её использовали?”
На мой вопрос, заданный уже в Тобольске, почему вопреки своему глубокому убеждению о несвоевременности каких-либо изменении в политической организации государства до конца воины Император, однако, подписал акт своего отречения от Трона, и не только за Себя, но также за Наследника, ответ был следующим: “Я был в нерешительности долгое время, — сказал Император. — Можно ли было избежать этим актом начала возможного кровопролития? Как бы это отразилось на фронте? ... Почему Я отрекся также за Алексея? Но Он не правил бы, но только нёс бы ответственность. Я, однако, отец Своему сыну…”.
В этих последних словах говорит любящий отец. Действовать в другой форме по отношению к Своему сыну было бы выше сил Императора.
Как в Царском Селе, за полтора месяца до отречения от Трона, так уже и в Тобольске десять месяцев спустя после революции, Император выражал свою веру в русский народ. Его размышления по поводу современных событий и будущего России основывались на этой вере. Оставаясь верным всей душой своей родине, Он искренне любил русский народ. Согласно Своей природе, доброй и сострадательной, Император принимал близко к сердцу интересы и потребности наиболее слабых и несчастных. Он считал таковыми крестьян. Он стремился проникнуть во все частности жизни и обычаев крестьян. Часто говорил о Своем стремлении принять адекватные меры, чтобы улучшить крестьянское положение и, в первую очередь, его наиболее бедной части. Русский народ в концепции Царя почти идентифицировался с крестьянством.
Не могу не заметить здесь о Распутине. Думаю, что Император видел прежде всего в Распутине человека, происходящего из крестьянской среды. А это была среда, которой Он привык верить и к которой склонялись Его симпатии.
Мое последнее прибытие в Царское Село пришлось на время, когда Распутин был уже убит. “Убили этого несчастного старца, и как жалкие трусы — спрятали своё преступление!” — сказал мне Император. После этих слов Он больше не возвращался к этой теме.
Можно привести много примеров простоты и скромности Императорской Семьи. Расскажу об одном эпизоде. В Ливадийском дворце, который находился поблизости от города Ялты, был устроен зубоврачебный кабинет, чтобы специально обслуживать членов Семьи Царя. Несмотря на это, все Они приходили ко мне за помощью в город Ялту, и приглашали меня во дворец в Ливадию только в тех случаях, когда кто-нибудь из них по своему состоянию здоровья не мог выйти. Поводом для такого поведения стал следующий случай.
В один из визитов в Ливадию моим клиентом был Наследник Трона Алексей Николаевич. В разговоре с доктором Боткиным, который также в этот момент был
там, я высказался между делом, что было бы более удобно для меня работать в моем домашнем кабинете. Должно быть, Алексей Николаевич рассказал Своим Августейшим Родителям о нашем разговоре, потому что с этого времени все члены Семьи Царя стали приезжать ко мне в Ялту, чтобы обслуживаться там профессионально.
Часто случалось, что в кабинет, в котором я принимал Императора или Императрицу, торопливо входил кто-либо из Детей Царя и сообщал, что прибыл “важный” генерал. “Я сейчас приду”, — отвечали обычно с улыбкой Император или Императрица.
Немногие личности, которые видели Царя и Его Семью в Тобольске, имели возможность убедиться, что даже поставленные в трудные условия Своего заточения, Они сохранили неизменным обычное очарование Своего сердечного обращения. В течение всего времени моего пребывания в Тобольске я не слышал от Императора ни одной жалобы относительно тех страданий, которые должны были чувствовать Он и Его Семья.
В Петрограде вице-комиссар Двора [Макаров. — И.С.] меня уведомил о возможности перемещения Императорской Семьи далее на север к городу Обдорску или в монастырь недалеко от Тобольска. Я сказал об этом Императору. “Мне это всё равно”, — ответил Он мне совершенно спокойно. — “Даже если бы Меня отправили ещё дальше на север. Но лишь бы не высылали из России”.
На второй или третий день после моего прибытия в Тобольск, я случайно застал Императора и Императрицу за разговором по этому поводу, ведущимся таким образом, что можно было без труда предположить, что дело шло о предложении кайзера Вильгельма употребить его влияние, чтобы возвести на Трон Алексея Николаевича.
“Возможно, что это была фикция?” — спросил я невольно.
“Красивый жест Вильгельма, — ответил мне Император. — Но я стал бы рассматривать это как самопожертвование только если это желание было бы реально истинным со стороны русского народа, а не по немецкой инициативе”.
Император вспоминал Керенского, по поводу которого, как человека, не имел плохого мнения, но считал его полностью неподготовленным для государственной деятельности. Он говорил: “Керенский сделал всё, чтобы разложить армию. Сам он не сможет продержаться много времени, и дальше дела пойдут хуже и хуже. Я считал, что имел недостатки в Своей администрации, но сейчас вижу, что не всё было столь плохо, когда был Я”.
Однако, Император не смотрел с безнадежностью на будущее России. Он продолжал сохранять Свою веру в русский народ».
Таким образом, лейб-дантист Кострицкий воспроизвёл в своих воспоминаниях почти дословно беседы с Государем Николаем II, как накануне революции, так и после, уже в Тобольске, что имеет большую ценность для историков-профессионалов, а также для широкого круга людей, почитающих Государя и интересующихся русской историей.
Следователь-криминалист В.Н. Соловьев неоднократно заявлял на конференциях, посвященных «екатеринбургским останкам», в ответ на вопрос, где находятся воспоминания Сергея Сергеевича Кострицкого, к поиску которых он приложил руку, более того, в газете «Известия» от 15 января 1998 года он признал: “Мы получили воспоминания Кострицкого...», — но в российском МИДе якобы посчитали, что воспоминания зубного врача Царской Семьи не заслуживает внимания и поэтому им не дали дальнейшего хода. Сейчас, когда мне довелось зачитать вам лишь малую толику того, что содержится в этих мемуарах, можно ли принять на веру это утверждение, можно ли согласиться с ним?!
Спасибо за внимание.
Бойко-Великий В.В. – Я сам был свидетелем, когда Инна Анатольевна осенью 2018 года спрашивала В. Соловьёва о воспоминаниях Кострицкого в Доме русского зарубежья на презентации книга А. Мановцева по «екатеринбургским останкам». Соловьёв ответил: «В руках их не держал. Было дано поручение МИДу, МИД запросил, но видимо там нужно было деньги большие платить, поэтому они предварительно посмотрели эти воспоминания и сказали, что там ничего интересного для нас нет». На самом деле, всё с точностью наоборот. Воспоминания МИД получил, отдал на перевод господину Елпатьевскому, который оставил себе второй экземпляр этого перевода, и он был найден. Где первый экземпляр – неизвестно. Если вспомнить, сколько копий сломали современные историки, выясняя, отрекался Император или нет. Я читал воспоминания Сергея Кострицкого ещё до конференции и надо сказать, что этому человеку можно доверять. Инна Анатольевна не рассказала об одном эпизоде. Дантист – это одна из самых высокооплачиваемых профессий, естественно, люди, которые идут получать такое образование, они хотят стать состоятельными людьми и для них деньги играют не последнюю роль. Сергей Сергеевич, когда поехал в Тобольск, он взял с собой достаточно много наличных денег (накануне революции он продал дом) не с целью того, чтобы прикупить что-то себе на них, а привез эти деньги и предложил их Императорской Семье. Он не знал, каково было их материальное положение в тот момент. И когда он говорит, что Император ему сказал, что Он пожертвовал Своим положением, чтобы не была разрушена Россия, так оно и было. Это правда. Если бы Император упорствовал и не подписал передачу власти брату Михаилу, то вполне возможно была бы гражданская война, которая привела бы к тому, что немцы за один-два месяца взяли бы Петроград и Москву. Как Он передал власть, нам неизвестно, потому что те документы, которые сохранились, скорее всего сфальсифицированы. Другое дело, что Великий Князь Михаил эту власть не принял и не мог принять, потому что у него не было армии и власть уже была предательским образом завоевана. Император об этом не знал. Термин «отречение» появился уже позже, а на самом деле Он передал власть брату Михаилу. Надо сказать, что Цесаревич Алексей по-прежнему оставался бы Наследником, потому что сын Великого князя Михаила не имел права на наследство, так как был рождён в морганатическом браке. Император жертвовал собой ради спасения России. Историк Алексей Оболенский, который много трудился над исследованием вопросов по лечению зубов в Императорской Семье, и тоже искал воспоминания С.Кострицкого. И когда я уже оказался за пределами этого мира (в СИЗО), он прислал мне в 2019 году записку, что нашёл во Франции эти воспоминания, прочитал и сказал в точности, как следователь Соловьёв, что ничего интересного там нет. Это фраза означала, что либо его обманули и дали не те воспоминания, либо он сознательно солгал.
Симонова И.А. – Возможно, это были воспоминания Пельцера С.С.
Бойко-Великий В.В. – На самом деле в воспоминаниях много интересного, и мы должны поблагодарить Инну Анатольевну за такое историческое открытие.
Вопрос из зала: — Несмотря на то, что до сих пор нет ни одного адекватного доказательства, что Царь отрекался, всё равно во многих средствах массовой информации, даже в православных, звучит мнение, что Царь отрёкся. Это такое бельмо и это звучит как предательство. Прокомментируйте, пожалуйста, ещё раз этот момент.
Симонова И.А. – Не существует настоящего, правильно оформленного акта об отречении от Престола, как это могло и должно было быть оформлено. Следует принять во внимание, что Государь поставил подпись карандашом, что делает имеющийся в нашем распоряжении документ ничтожным. Кроме того, по Законам Российской Империи Николай II имел право отречься от Трона за Себя, но не мог отречься за Своего Сына. Если бы Самодержавная власть была восстановлена, а не получилось так, как получилось, ничтожная подпись Государя не имела бы никакого значения и не была бы принята во внимание на Законодательном уровне. Таким образом, Государь Император Николай II оставался Православным Монархом — вплоть до своей мученической кончины, несмотря ни на какое формальное вынужденное «отречение».
