Алексей Оболенский
Одним из важнейших вопросов, неизменно поднимаемых исследователями останков из захоронения в Попросенковом Логу, является определение датировки, собственно захоронения. Из протокола осмотра места происшествия от 11-13 июля 1991 г. и из воспоминаний принимавшей участие в раскопках археолога Л.Н. Коряковой, нам известно, что датировка раскопа базировалась исключительно на показаниях Авдонина, априори утверждавшего, что захоронение было создано Юровским и его подчиненными в июле 1918 года. Однако, из-за повреждения захоронения якобы при раскопках группой Авдонина-Рябова в 1979 и 1980 гг., принятыми в археологии методами установить точную датировку захоронения не представлялось возможным. Подчеркну, речь идет не о датировке обнаруженных останков, а именно о времени создания самого захоронения.
Наряду с официальной версией возникновения захоронения в 1918 году, в 1997 году известным журналистом, автором текста книги Л.И. Брежнева «Целина» А.П. Мурзиным было обнародовано открытое письмо Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию «О чем рассказал перед смертью цареубийца Петр Ермаков?», в котором автор выдвигает версию создания погребения под «мостиком» в Поросенковом Логу в 1919 году. Правда, в качестве единственного доказательства своей версии, Александр Павлович приводит услышанные им в юности устные воспоминания Ермакова и ряд заведомых нестыковок в составленной академиком Покровским «Записке Юровского».
Ранее академиком В.В. Алексеевым были обнародованы «Объяснения сотрудника Музея истории молодежного движения Урала В.А. Винера на имя прокурора Свердловской области В.И. Туйкова по поводу дневника Степана Ваганова 18 октября 1991 года». В этом документе речь идет о версии расстрела и захоронения в Поросенковом Логу семьи уральского промышленника. Правда, и в этом случае никаких документальных подтверждений Винером не приводится.
Вместе с тем, официальное следствие, проводившиеся и в 1990-е годы, и ныне, продолжает настаивать на том что созданное летом 1918 года захоронение в Поросенковом Логу до его вскрытия группой Авдонина-Рябова не подвергалось стороннему вмешательству. Соответственно, не может идти речи и о выемке/закладке каких-либо останков и вещественных доказательств, кроме как в 1918 и 1979-1980 гг.
Осенью 2015 года академик, доктор исторических наук В.В. Алексеев, ранее входивший в состав Правительственной комиссии 1990-х гг. под руководством Б. Немцова, в материале «Без исторических документов подлинность Царских останков не определить», опубликованном на Интернет-ресурсе «Православие.ру», так определил круг основных проблем, препятствующих объективному исследованию «екатеринбургских останков» и событий лета 1918 года в целом. Приведу здесь обширную выдержку из этой публикации.
«Тут встает второй выше поставленный вопрос – истолкование археологических материалов. Они прошли через множество генетических экспертиз с безапелляционным выводом: останки царские. Конечно, генетика дает высокоточные и чаще всего верные результаты, тем более что в нашем случае они получены широко известными и авторитетными специалистами, но останкам-то без малого 100 лет, а отложились они при очень сложных исторических обстоятельствах. В таком случае требуется корреляция полученных генетических доказательств с историческими документами того времени. Она может подтвердить, а то и опровергнуть их.
Однако следствие по уголовному делу относительно найденных останков категорически, но с нарушением норм российского законодательства отказывается от такой корреляции. Еще в ходе работы Правительственной комиссии по идентификации предполагаемых царских останков (1993–1998) мною неоднократно ставился вопрос об их исторической экспертизе, но он безосновательно отвергался. Мою позицию поддержал и профессионально мотивировал известный юрист профессор А.И. Бастрыкин в своих публикациях и в докладе научной конференции «Царское дело и Екатеринбургские останки» (Царское Село, апрель 1998 г.).
Он пишет: «Один из авторитетных членов Правительственной комиссии – директор Института истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук, академик РАН В.В. Алексеев обращался к Правительственной комиссии с предложением провести историческую экспертизу обстоятельств расстрела и захоронения Семьи Романовых силами специалистов возглавляемого им института. Однако по инициативе следователя Генеральной Прокуратуры В.Н. Соловьева данное предложение было отвергнуто. Такое решение является ошибочным…» Далее на шести страницах обосновывается суть и следствия этой ошибки, делается вывод: «Назначение такой экспертизы снимет возможные обвинения в адрес следователя, который при изучении исторических источников подменил собой экспертов-историков». Подмена привела к тому, что вместо профессиональной исторической экспертизы появилась элементарная историческая справка о гибели Царской Семьи. Допущенную ошибку необходимо исправить.
Начинать придется с привлечения дополнительных документов и критики источников (третий из выше поставленных вопросов). Основополагающей базой следствия Соловьева являются воспоминания Я. Юровского, что не выдерживает критики. Во-первых, воспоминания в исторической науке не считаются вполне достоверным источником. Во-вторых, в данном случае они представлены главным преступником и по определению не заслуживают доверия. В-третьих, о месте сокрытия жертв преступления сообщается в дописке не установленного времени и сомнительного назначения. Сопутствующие воспоминания подельников преступления, за очень малым исключением, подозрительно лежат в плоскости позиции его организатора. Не служит ли всё это попыткой пустить следствие по ложному следу? Тем более что другой альтернативы оно не предложило.
Между тем колчаковский следователь Н. Соколов выдвигал версию об уничтожении трупов в районе Ганиной Ямы. Ее придерживались некоторые ответственные и хорошо информированные советские руководители, в частности первый председатель исполкома Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов, член Уральского областного Совета в 1917–1918 годах П. Быков. В своей книге «Последние дни Романовых», изданной в 1926 году, он писал, что остатки трупов после сожжения были увезены от шахт на значительное расстояние и зарыты в болоте. Фиксируя место сокрытия трупов, он опубликовал фотографию этого болота.
О сожжении трупов упоминает участник тех трагических событий чекист И. Родзинский, который называет останки трех-четырех человек, в том числе Николая II и Е. Боткина. Последний горел трудно, поскольку был «очень жирный» (РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 14. Л. 45). По требованию П. Войкова для уничтожения трупов было получено более 10 пудов серной кислоты. Можно предположить, что ее с лихвой хватило для 11 человек. В этом контексте примечателен еще один факт. В одной из инструкций Главлита (цензурного комитета СССР) указывалось на недопустимость упоминания в открытой печати факта о том, что труп Николая II был растворен в серной кислоте и вылит в р. Исеть.
К сожалению, официальный отчет о гибели Царской Семьи не обнаружен до сих пор.
Проверить эти и многочисленные другие факты трудно, но к этому надо стремиться. Недавно обратил внимание на сноску в книге Д. Волкогонова «Ленин – жрец террора», где называется любопытный документ «Материалы предварительного следствия по делу об убийстве императора Николая Александровича» (Архив Военной прокуратуры РФ). Если получить доступ к нему, то, вероятно, можно будет многое прояснить.
Или другой документ. В архиве Свердловского управления КГБ лежит директива за подписью заместителя Л. Берии Б. Кобулова, в которой ставится задача возвращения к проблеме гибели Царской Семьи, но итоги ее исполнения недоступны исследователям. В печати появилось сообщение хорошо информированного профессора Дипломатической академии РФ В. Сироткина о том, что в 1946 году И. Сталин поручил соорудить под Екатеринбургом «могилу» расстрелянной Царской Семьи. Эту операцию под названием «Крест» курировал его ближайший соратник В. Молотов (Мир истории. 2002. № 12. С. 39). Как эта могила соотносится с той, что вскрыта в 1991 году в Поросенковом логе?».
Тут необходимо отметить, что в публикации покойного ныне В.Г. Сироткина не содержится конкретных библиографических отсылок к источникам, которыми он пользовался. Мне не удалось нигде встретить ни упоминаний об операции «Крест», ни о ее «кураторстве» со стороны Молотова. Тем не менее, косвенные, но неоповержимые свидетельства того, что советские спецслужбы интересовались местом «царского захоронения» только не в 1946, а в 1945 году, удалось обнаружить.
Как уже упоминалось, А.П. Мурзин в 1997 году в своем «Открытом письме» писал о рассказе Ермакова:
«А в 1945 г. его вызвали в Москву. Был принят в аппарате «самого товарища Берия». Дотошно выспрашивали его обо всем, связанном с казнью Царя. Почти год велось новое следствие. И под мостиком раскопали «могилу», в которой наткнулись на какие-то кости. Ермаков, узнав об этом, был немало удивлен. Однако убеждения своего не изменил, твердо сказав нам мартовским днем 1952 г.: захоронение в этом месте Юровский производил в 1919-м…
... Лишь пару месяцев назад я узнал, наконец: в 1952 г. рассказ Ермакова о следствии по «царскому делу» в 1945–1946 гг. не был его фантазией! О материалах следствия докладывал в Академии наук директор екатеринбургского Института истории и археологии академик В.В. Алексеев. Он сообщил мне, что следствием руководил заместитель Берии Б.З. Кобулов.
Что же так тянуло к скромному мостику на Коптяковской дороге наши хитроумные спецслужбы? Вот сколько раз они рылись там: в 1919 г. – Я.М. Юровский, в 1945–1946 гг. – Свердловское управление НКГБ, в 1979 г. – ретивые «энтузиасты» Г. Рябов и А. Авдонин (по наводке главы МВД СССР Н.А. Щелокова), в 1980 г. – они же, в 1991 г. – «официальная» команда, изъявшая из захоронения останки. Причем вновь в глубочайшей тайне от народа и Церкви».
Сторонники официальной версии — и Соловьев, и Аксючиц и Мироненко утверждают, что «Никаких документальных подтверждений «Операции «Крест»» не было и нет. Действительно, в конце Великой Отечественной войны у советских спецслужб появился интерес к Российскому императорскому дому. Но объясняется он очень просто: когда Красная Армия вступила на территорию Третьего рейха и его сателлитов, СМЕРШу были поручены поиск и конфискация любых ценностей, принадлежащих находившимся за границей членам Дома Романовых. В связи с этим спецслужбы в 1944 году и затребовали документы, относящиеся к этой теме. Какие-либо данные о том, что поиски ценностей были связаны с посмертной судьбой останков, в архивах отсутствуют».
Более того, на Конференции в Сретенском монастыре, прошедшей в октябре 2017 года, бывший директор архива ФСБ В.С. Христофоров уверял, что никаких документов за 40-е годы по Романовым не найдено и, более того, не найдено даже документов, которые хотя бы косвенно говорили о работе НКВД и Кобулова в этом направлении.
Однако, в том же ГАРФ в свободном доступе лежит документ: Р5325 2 1452б «Переписка по выявлению документальных материалов о судьбе последней царской семьи Романовых 43 листа (12.1945)»
Кроме того, сторонники официальной версии лукавят еще больше, поскольку дело, порученное Кобулову отнюдь не ограничивалось «поиском ценностей», а стало полноценным разбирательством НКВД/НКГБ по делу Семьи Романовых. Вот, лишь несколько фактов:
1. Весной 1945 года генерал-полковник Богдан захарович Кобулов еще не занимал пост Начальника Главного управления советским имуществом за границей. Его перевели на эту длжность лишь в 1946 году. И это стало для него полной неожиданностью (судя по его личному письму Сталину). Весной 1945 года он занимал должность заместителя народного комиссара НКГБ СССР Л.П. Берия.
2. О том что речь шла не исключительно о ценностях, но и о событиях лета 1918 года, в целом, говорит как минимум то, что что секретариат НКВД запрашивал:
а) Альбомы с фотографиями Семьи,
б) Книги "Последние дни Романовых" Быкова и "Убийство царской семьи" Соколова,
в) Дело о семье бывшего царя Николая II 1918-1919 (ф 601 опись 1 дела 849 и 850)
г) Материалы отряда особого назначения по охране бывшего царя Николая II (ф 601 опись 1 дело 846)
д) Книгу для записи дежурств членов отряда особого назначения по охране бывшего царя Николая II (фонд 5С опись 7 дело 34)
е) Директор ЦГИА Максаков рекомендовал НКВД привлечь к разбирательству Петра Ермакова.
Разумеется, эти документы никак не могли способствовать розыску мифических «ценностей». Зато, как мы видим, слова из «Открытого письма» А.П. Мурзина о привлечении к следствию Ермакова находят документальное подтверждение в сохранившихся архивных документах.
Вот, два запроса НКГБ от 23 и 29 марта 1945 года:
Интересно, что секретариат НКВД в ходе следствия 1945 года запрашивал из архивов дело с именно с той копией «Записки Юровского», на которой Покровским были указаны координаты захоронения. Хотя, общеизвестно, что копий «Записки» существует несколько.
 |
Вот, два дела, из известных нам запросов, которые в числе прочих запрашивал НКГБ, :
Впоследствиии эти дела, судя по всему, попали из ЦГИА в 601 фонд Николая II ГА РФ. В описях архива за 1966 год они еще есть под старыми названиями, указанными в запросе НКГБ. Позднее же они были переименованы соответственно: в «Дело ВЦИК о семье бывшего царя Николая II» и в «Дело управделами Верховного правителя.... о судьбе Николая II и его семьи». Так вот в «Деле ВЦИК» как раз и хранится та самая копия «Записки Юровского» с рукописными координатами захоронения в Поросенковом Логу». Ссылка на дело сегодня:
Таким образом, в марте 1945 года НКГБ СССР не просто запрашивало архивные документы по Царской Семье, не имеющие отношения к поиску «ценностей», но и получило информацию из единственного известного на сегодняшний день документа, о точном месте «захоронения», указанного академиком Покровским в «Записке Юровского». Соответственно, нынешнее следствие не в праве не принимать во внимание возможность как вскрытия, так и создания захоронения в Поросенковом Логу силами НКГБ СССР в 1945 году.
Необходимо отметить, что приведенная выше информация — далеко не единственная, свидетельствующая об интересе НКВД/НКГБ в 1940-е годы к теме судьбы Императорской Семьи.
В том же «Императорском» фонде 601 ГА РФ хранятся и 246 листов любопытного памятника, носящего заглавие «Воспоминания Великой княжны Татьяны (подложные) позже декабря 1918 г.»
Нигде и никогда не публиковалось исследований о научной атрибуции и графологической экспертизе этих «Воспоминаний», позволившей однозначно отнести их к «подложным», как не публиковалось информации, проливающей свет на историю их появления в фондах ГА РФ.
Однако, даже поверхностное знакомство с «Воспоминаниями» позволяет сделать вывод о глубоком знакомстве их автора с жизнью Царской Семьи до 1917 года, распорядке жизни в Тобольске, знакомстве с придворными порядками, отношении Государя и Его Семьи к Григорию Ефимовичу Новых (Распутину).
Учитывая же, что «Воспоминания» хранятся во второй описи Фонда 601, большая часть которой попала туда в начале 1990-х годов из архива КГБ и была, как я сказал выше, зачем-то рассортирована тогдашним руководителем ГАРФ С.В. Мироненко по разным фондам, можно предположить, что «Воспоминания» также поступили из архивов КГБ. Я со своими коллегами Э.Г. Агаджаняном и Ю.А. Григорьевым уже писал об этом в статье «Правда и ложь Царского дела» В ней же я коснулся и «странностей» с сортировкой переданных в ГАРФ архивов КГБ СССР по разным фондам, ранее отмеченной историками С. Фоминым и Л. Лыковой.
С несколько меньшей степенью точности я могу допустить, что в период до 1944 года эти «Воспоминания» хранились в одном из монастырей на Западной Украине вблизи Львова, где, собственно, как мы увидим ниже, и жила автор-монахиня.
«Воспоминания» написаны от первого лица. Несомненно их появление в архивах КГБ, а позднее в ГАРФ как-то связано с именем чекиста Сергея Тарасовича Даниленко-Карина (1898-1985), разведчика, сотрудника ОГПУ/НКВД/НКГБ, специалиста по борьбе с националистическим подпольем, приложившего немало сил к организации и проведению в 1946 году Львовского собора, ликвидировавшего униатскую церковь. При этом Даниленко-Карин близко сотрудничал с Верховным архиепископом Львовским, митрополитом Галицким, предстоятелем Украинской греко-католической церкви кардиналом Иосифом Слипым (1892-1984).
В одной из своих книг, С.Т. Даниленко-Карин мельком упоминает монахиню-провокаторшу Таисию Меньшову, оставившую воспоминания, едва ли не по заданию Западных разведок. Ясно, что подобные ничем не обусловленные упоминания в книге, посвященной деятельности советских спецслужб, не могли быть случайными и, скорее служили своего рода «подготовкой почвы» на случай каких-либо публикаций на Западе.
Также вскользь говорит о монахине Таисии в воспоминаниях (2014), вышедших уже после смерти автора, и сам кардинал Иосиф Слипый.
Он пишет, что Таисия вероятно была самозванкой но он не знал ее лично и никогда с ней не встречался. По словам Слипого, ее почему-то всячески опекали некоторые высшие церковные иерархи, в том числе Андрей Шептицкий и именно по их указанию она написала некие «Воспоминания». Жила Таисия с личным секретарем в монастыре Василианок, была достаточно обеспечена и много жертвовала на благотворительность. После войны она, вероятно, стала жертвой НКВД и погибла. Самого же Слипого по ее делу допрашивали несколько раз в 1945 (!) году и в 1950-е годы. Более того, даже много позднее, при оформлении разрешений на выезд за границу.
Правда, все в том же ГА РФ сохранились письма от имени Таисии (а ранее — Наталии Меньшовой-Радищевой) на имя не только кардинала Иосива Слипого, но и югославского короля Александра I. В последнем она именует себя Великой Княжной Татьяной Николаевной, дочерью Императора Николая II.
Таким образом, «Воспоминания Великой Княжны Татьяны Николаевны» из фондов ГАРФ имеют общие корни с письмами Таисии (Наталии) Меньшовой-Радищевой. Но у этих исторических памятников совершенно неожиданно находится и продолжение в мемуарной литературе.
В книге сына Л.П. Берия — Серго Лаврентьевича Берия содержится любопытный эпизод (правда, автор, увлеченный историей американской Лжеанастасии Чайковской-Андерс, ошибочно так же называет и героиню своего повествования):
«Уже после войны к моему отцу обратился один офицер. То ли капитан, то ли майор. То, что он рассказал, на первый взгляд выглядело довольно странно. Во время войны он был тяжело ранен на территории Польши. Подобрали его монахини какого-то православного монастыря, выходили. Там, в монастыре, наш офицер знакомится с настоятельницей и у них складываются доверительные отношения. Настоятельнице, как он рассказывал, было интересно общаться с русским. Позднее, предварительно взяв с него слово о молчании, она призналась ему: «Я - дочь Николая II. Анастасия...».
Не знаю, что побудило того офицера, вернувшись на Родину после войны, рассказать о ней моему отцу, но такое обращение - факт. Естественно, выслушав эту невероятную историю, отец доложил обо всем Сталину. Правда, и офицер взял с отца слово, что ничего худого с Анастасией не случится. Сталин усомнился: «Может, самозванка? Проверьте!». Так что приезд ее в Советский Союз конечно же был организован с ведома Сталина.
Иосиф Виссарионович решил так: пусть, мол, офицер этот едет в Польшу и предложит той женщине приехать в СССР. Разумеется, если будет на то ее воля.
Видимо, в какой-то мере доверие вызвало то обстоятельство, что настоятельница монастыря просила русского офицера никому и никогда не рассказывать о том, что он узнал.
Знаю, что Анастасия Николаевна согласилась приехать в СССР. Две недели жила в Москве, в выделенном для нее особняке. А тот офицер был с ней. Никто, естественно, не знал о том, что она дочь последнего российского Царя. Посещала музеи, театры. Съездила в Ленинград.
Деталей проверки и тому подобное я не знаю, но слышал от отца, что ей было предложено полное государственное обеспечение. Анастасия Николаевна поблагодарила за приглашение остаться в СССР, но отказалась. Сказала, что дала обет Господу и должна возвращаться в монастырь. Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать. Знаю только, что она возвратилась тогда же в Польшу. Больше никогда о дочери Николая II мне слышать не приходилось.
Советский офицер, которому спасает жизнь дочь последнего российского Императора... Слово, которое дает мой отец вчерашнему фронтовику... Сталин, приглашающий Великую Княгиню на ее Родину... Согласись, читатель, есть от чего прийти в недоумение. Может, здесь и ключик к многолетней тайне принцессы Анастасии? Принимали-то в Москве настоятельницу православного польского монастыря на самом высоком уровне. Да и приглашение остаться в СССР тоже о чем-то говорит. Какой бы глубокой тайной не было окутано ее пребывание в Москве, Ленинграде, наверняка остались какие-то следы. А упоминание о монастыре, где она была настоятельницей, разве не след? Есть для историков еще одна «зацепка».
Конечно, эти слова Серго Лаврентьевича можно было бы отнести к буйной фантазии его отца или самого автора, если бы архивные фонды не донесли до нас писем инокини Таисии на имя кардинала Иосифа Слипого (1944) и короля Югославии Александра I (1934), да и сам текст неисследованных доселе «Воспоминаний».
И остается только глубоко сожалеть о том, что нынешнее следствие в своей работе напрочь игнорирует изучение этих интереснейших документов, позволившее бы ислледователям после своего завершения поставить жирную точку в «посмертной» истории Царской Семьи, а православным верующим избежать дальнейшего соблазна, неизменно усиливающегося с каждым новым витком исследований, связанных с судьбой Святых Царственных Страстотерпцев.
 |
 |
