В воскресенье 25 марта 2018 года в 15:00 в Москве по адресу ул. Тверская, д. 1 гостиницы «Националь» в зале «Петровский» пройдет научное богословское собрание (конференция) «Имяславие и Святоотеческая исихастская традиция Православной Церкви почитания Имени Божия как Его Нетварных Энергий».
С докладами выступят - публицист, редактор православной литературы Семенко Владимир Петрович, Старший научный сотрудник Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева» , доцент кафедры истории отечественной философии философского факультета РГГУ , аспирант философского факультета МГУ Тимофей и другие.
Митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев) благословил использовать для проведения конференции его труды по имяславию («Священная тайна Церкви. Введение в историю и проблематику имяславских споров»). Сам он участие в данной конференции принять не сможет в связи со своей загруженностью.
Будем молиться, чтобы Сам Господь Бог наш Святая Троица сподобил нас по милости Своей, по молитвам Пресвятой Богородицы и всех святых достичь Истины, способствовать принесению покаяния нашей земной Поместной Церковью и нашим народом за все грехи, приведшие к революции и установлению богоборческой власти в России на долгие семь десятилетий, на три поколения.
Начало современной дискуссии о данной конференции смотрите ссылки:
«КАЖДЫЙ ДЕНЬ МЫ СЛАВИМ БОГА И ИМЯ ЕГО...» ,
Президент Русского культурно-просветительного фонда
имени святого Василия Великого
Василий Бойко-Великий
Председатель правления Фонда
по постановке памятника Патриарху Гермогену
Галина Ананьина
Директор Международного фонда
Славянской письменности и культуры
Александр Бочкарев
Половинкин Сергей Михайлович
(доцент кафедры истории отечественной философии философского факультета РГГУ)
Эта трагедия началась с создания книги Схимонаха Илариона «На горах Кавказа». Книгу рассылали по монастырям, она попала на Афон, ее прочли, и вроде как одобрили. Но потом появились неосторожные печатные высказывания об этой книге, которые вызвали ответную неадекватную реакцию. В книге есть глава, которая называется «Имя Божие – есть Бог». Сначала это было нормально воспринято, но после статьи монаха Досифея, который критиковал это положение, пошла ненормальная реакция, и Афон (монахи) стал разделяться на две части: «Имя Божие – есть Бог» и «Имя Божие – не есть Бог». Монашество Афона состояло в основном из крестьян: простецы, молитвенники, схимники и т.д., которые были без богословского образования, но они горячо восприняли это деление. Некоторые фанатично выкрикивали Имя Божие – есть Бог, а другие их обличали еретиками и т.д., доходило до рукоприкладства. Немалую роль в этой трагедии, в этом скандале сыграл иеросхимонах Антоний Булатович, который возглавил имяславцев, боевых офицеров, вел свои монашеские войска в бой на противника.
Положение на Афоне было безнадежное и что с этим делать непонятно. Так они не могли жить уже, столкновения принимали резкий характер. Вместо того, чтобы утихомиривать бойцов, призвать авторитетных в церкви людей, богословов, которые, по моему мнению, должны были сказать, что богословы разберутся, что и у тех и других есть доля истины, каждый из них не обладает ее полнотой; богословы постараются все это связать и вынести авторитетное решение, все это нагнеталось церковным начальством под руководством Архиепископа Антония Храповицкого и дошло до осуждения Святейшим Синодом имяславия в 1913 году как ереси. Но если вы внимательно прочитаете это постановление, то увидите, что там обличается действительно ересь, но она не имеет отношения к имяславцам-богословам, которые успели к тому времени высказаться. Поэтому это било мимо цели, но эта машина осуждения была запущена, имяславцы оказались виноваты, их противники вроде как правы. Скандал еще более усугубился тем, что были оргвыводы, были послевоенные корабли на Афон с солдатами, которым было приказано выдворить имяславцев с Афона. Во главе этих военных экспедиций, вроде как стоял тогда архиепископ Никон Рождественский, он пытался увещевать монахов в храме. Это не помогло, раздались негодующие крики и была дана команда силком выкурить монахов из кельи. Ну, очевидно были использованы приклады и штыки, были ранения, удары, таковые раны фиксировали врачи. Есть достаточно достоверные сведения, что кто-то был убит и похоронен там, и порядка 1000 монахов были увезены с Афона. Привезли их в Одессу и там был тотальный опрос, преступников среди них выявляли, бежавших на Афон, скрывавшихся. Ну таких было очень немного, остальных расстригали, отрезали полы ряс, стригли бороды. В соседней комнате сидел еврей, который торговал ермолками, головных уборов не было, покупали ермолки, даже такие были детали. Многие из этих монахов пошли по Руси, они проклинали Синод и проклинали церковь, что вот попрали имя Божие.
Имяславцы в горах Кавказа пытались организовать такие монастыри, ну если не монастыри, то общины, уходили далеко в горы. Есть такой поселок - Псху, труднодоступный, там особо много имяславцев осело и как-то вместе они группировались, наряду с христианскими сектами и другими. Дошло это до Батюшки Царя, он принял четверых имяславцев и дал указание смягчить положение имяславцев в России. Их стали принимать в монастыре, с некоторых сняли запрет служения. Но всё это, конечно, было таким трагическим для церкви, в монастырях было много сочувствующих, было много противников. Этот раскол пребывания имяславцев в монастыряхпринес раскол и в сами монастыри. В это время, в защиту имяславцев встала русская религиозная философия.
Прежде всего начал публиковаться иеросхимонах Антоний Булатович, но он не имел достаточного богословского образования, и его книги подвергались критике. Вступились серьезные богословские силы: Флоренский, Булгаков, Лосев, Бердяев не столько в защиту имяславия, сколько в защиту свободы высказываний имяславцев. Это была очень серьезная богословская поддержка. Они не пытались решить эту проблему, они пытались сказать, что богословы должны дискутировать, и выработать единое мнение по поводу имяславия, что нужно привлечь лучшие богословские силы, которые у России только были, чтобы решить этот спор. Сатанинский облик приняла наша революция, появились трактаты про имя Божие и так далее. После революции оставшиеся имяславцы (среди них были пропагандисты, фанатики в советское время) это движение как-то ушло в катакомбную церковь, многие направления катакомбной церкви были имяславцами, опять же на Кавказе. Я слушал живые рассказы от наших альпинистов, которые бродя по уединенным местам Кавказа, находили где-то такие площадки, где остались следы огородиков, какая-то избушка стояла. Они подозревали, что там обитал монах, возможно имяславец, который уединился и питался с этого огородика.
В Москве работал имяславческий кружок, в котором имяславцы делали доклады, обсуждали проблемы имяславия, собирались в разных местах, на квартирах, в храме. Продолжалась такая богословская разработка имяславия. Всё это конечно угасало, и для Советской власти и для чекистов имяславие было, каким-то таким термином крайней реакционности и антисемитизма. Уж если назовут имяславцем, то это значит пробы ставить некуда, и человека, которого так назвали достоин был уничтожения. Конечно, 1930-е годы мало кто пережил из имяславцев, и конечно, это движение было такой трагедией, и для России, и для всего мира, трагедией из-за какой-то торопливости и неосторожности церковных властей, светских властей.
Сейчас насколько я знаю, появились книги Митрополита Илариона, где отражен взвешенный и спокойный взгляд на имяславие, что следует приветствовать. Я видел его кинофильм по телеканалу «Спас», посвященный имяславию на Афоне, были показаны эти места, в том виде как это тогда существовало, этот жаркий нелицеприятный спор с перехлестами, частично не правы были и те, и другие. И конечно требовалась большая богословская осторожность, чтобы всё это как-то уладить и примирить, найти истину, не ради примирения, а ради истины в отношении понимания имени Божия.
Но, к сожалению, совсем другим путем всё пошло относительно имяславия, путем обвинений, поношений. Двухтомник Митрополита Иллариона показывает путь выхода спустя 100 лет после событий. Конечно, всем сейчас интересно будут ли приняты какие-то богословские решения по поводу имяславия, и канонические тоже. По-моему, сейчас то время, когда должны проходить конференции, на которых мы пытаемся приблизить то время, когда окончательное решение по имяславию будет вынесено.
Доклад Троицкого Виктора Петровича
(старшего научного сотрудника Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева»)
С вашего позволения я перекину «мостик» от выступления Сергея Михайловича Половинкина. Для меня символом самого «Афонского дела», да и нашей последующей истории ХХ века является картина Михаила Нестерова, которую вы все видели и знаете – «Философы» она называется, где изображены два человека – отец Павел Флоренский и будущий отец Сергий Булгаков, а тогда профессор Сергей Николаевич Булгаков, неторопливо идущие по дорожке где-то в саду дома отца Павла Флоренского, это май 1917 года. Перед ними как бы разворачивается скорые несчастья, наша грядущая Большевистская революция, гонения, гибель Флоренского, изгнание Булгакова, тяжкая жизнь в эмиграции – все это ещё впереди. И вот художник изобразил два лица, два взгляда в это далекое-недалекое будущее: тревожной и взволнованный такой взгляд Булгакова, упрямо и исподлобья вперед прямо перед собой, и умиротворенный всё знающий взгляд «долу», на землю под ноги, взгляд отца Павла Флоренского, с полной уверенностью в своей правоте и несокрушимой силе. А в руках отца Павла Флоренского, – и этого наша просвещенная публика в общем-то и не знает, – простой посох. Это третий участник картины, прямо вынесенный на первый ее план, ровно на ее середину. И посох этот не никакой-то, а с Афона, и привез его иеромонах Антоний Булатович, один из главных действующих лиц «Афонского дела». Он подарил его Флоренскому. Посох напоминает нам о существе Афонского спора, посох (он как-бы рассекает картину пополам) буквально у нас на глазах разделяют нашу историю на «до» и «после». Совсем скоро сбудется предсказание имяславцев, что Россия будет наказана за похуление имени Божьего. Всё так и произошло. Эта картина открывается для меня совсем по-другому, в мистическом таком провиденциальном смысле. Михаил Несторов – действительно, великий художник и мыслитель.
Я хотел бы коротко рассказать о месте и роли Алексея Федоровича Лосева во всей этой большой и сложной истории имяславия. Об этой личности нужно говорить не только потому, что он сам был имяславцем, что он за веру пострадал. В его обвинительном заключении, оно громадное – дело об «истинно православной церкви» 1930 года, как главная вина ему записана, что он имяславец. Нужно говорить не только потому, что он был тайный монах, что он как раз в самые страшные времена вместе со своей женой приняли тайное монашество и были они монахами Афанасия и Андроник. Они строили, можно сказать, свою сокрытую церковь. Но еще и потому нужно говорить, что Лосев и его друзья оставили нам громадное наследие, на котором можно строить всю нашу дальнейшую богословскую, философскую и церковно-практическую работу, имея в виду имяславие.
Сергей Михайлович уже сказал об этих тайных кружках, которые заседали здесь в Москве в 20-е годы, в районе Арбата и по нескольким адресам: или у Лосевых на Воздвиженке, или у профессора математики Егорова в Трубниковском переулке, или у издателя Лемана на Остоженке, еще в храме Николы в Плотниках, у отца Владимира Воробьева. Вот четыре места, где были такие сборы последователей (и исследователей) имяславия. Туда собирались изгнанные с Афона монахи-простецы, и из уже закрытой Московской духовной академии, что в Сергиевом Посаде, священники и богословы, и приходили учёные (математики, физики, философы), которые обильно
населяли Арбат и Приарбатье, большие и даже очень большие ученые, вроде того же Дмитрия Егорова выдающегося русского математика, основателя Московской математической школы.
И наследие этого имяславского кружка для нас очень ценно и важно. Собственно говоря, моя научная деятельность была во многом посвящена тому, что то что сохранилось от этих людей, от деятельности кружка, довести до нас, до публикации во всяком случае. Многое из того, что касается работы Лосевского имяславского кружка – теперь издано. Изданий несколько. Я хотел бы вам показать одно из последних, это книжечка «Имяславие. Ареопагитский корпус» (СПб., 2009), где собрано все, что удалось найти из этих докладов и общения Лосева и его друзей. Мы сейчас выделим отсюда несколько важных мыслей, которые бы хотелось подчеркнуть, учитывая, что у нас не так уж много времени для обсуждений и многого не скажешь.
Итак, главное, что мне бы хотелось подчеркнуть в этом наследии Лосева и его друзей. Во-первых, они озаботились совместными коллективными усилиями дать точную формулировку догматической стороны Афонского спора. Здесь во главу угла поставлена та же идея, то же базовое утверждение имяславцев-простецов, которые следовали за схимонахом Иларионом. Они приняли как бы только первую часть этого простейшего и важнейшего утверждения: «Имя Божие есть Бог». Если на этом поставить точку, то тогда и возникают всякие нестроения, которые мы и увидели. Флоренский, а следом за ним и Лосев как раз и добавили вторую обязательную часть «имяславской формулы», – да, «Имя Божие есть Бог», но при этом нельзя забывать что «Сам Бог не есть ни имя Божие, ни имя вообще», потому что Бог, конечно же, выше любых имен, любых человеческих слов. И это уже догматическая формула, с нею, кстати, никто не поспорил, потому что довести-то ее было некому, она так и осталась в бумагах отца Павла Флоренского, который в это время писал свои великие вещи вроде «У водоразделов мысли» или «Философии культа», и Лосев тоже не смог вставить эту формулу в свою «Философию имени», которую он тогда, в 1927 году печатал. Она осталась только в бумагах и детально проговаривалась вот в этих тайных заседаниях. Все было сказано, всё сформулировано и обоснованно на этих собраниях, со всех сторон, и с историко-церковной, и с богословской и даже с философско-научной. У Лосева как раз все эти направления и намечены. Это, так скажем, во-вторых. Он ещё в 1918 году (или в 1919-м, точно неизвестно) на немецком языке написал такую развернутую статью под названием «Die Onomatodoxie». Просто взял русское слово «имяславие», перевел на греческий, и уже греческое слово дал как заголовок своей статьи. И вот в этой статье все эти направления и намечены. Изложена вкратце история «Афонского дела», и богословская сторона споров в кратком тексте была изложена, и намечена обширная программа философской и научной работы ради обоснования правоты имяславия.
Лосев был уверен, что имяславие заслуживает того, чтобы ему давали еще и мощную научную философскую базу – это наш момент «в-третьих». Свой темперамент великого философа, да к тому же имяславца, он потратил на то, чтобы заново, с чистого листа создать целую философию, философию имени. Фактически то, что он делал все 20-е годы, было создание философии имени. А в основание этой теории он положил свой собственный теоретический принцип, который очень похож на правильную «имяславскую формулу»: «Имя Божие – есть Бог, но Сам Бог не есть Имя Божие и не имя вообще». Он точно также доказывал этот тезис, только уже для обще-научного, обще-философского представления: «Имя вещи – есть сама вещь, но сама вещь не сводится к имени». Разворачивая это, вообще-то уже не богословское суждение, а скорее такое историко-философское, он успел написать несколько больших философских трудов. Один из них и получил название «Философия имени», опубликован в 1927 году, и две работы неопубликованных (они увидели свет только в наши дни). Одну работу Лосев вот так и назвал –«Вещь и имя», а вторую – «Самое само». То есть он искал, что же самое главное, самое важное, «самое само» в человеческом слове. Так на первый план выходит «энергия слова», которая
соединяет слово с вещью. Для нужд имяславия разрабатывалась такая энергийная философская теория. Это были у Лосева, на мой взгляд, роскошные идеи.
Обоснование для имяславия, считал Лосев, можно найти даже в чистой математике. Лосев, напомню, он был ещё и математиком или, точнее, философом математики. У вот у него были соображения, может быть и неоправдавшиеся до конца, что можно привлечь для обоснования правильности имяславия даже только входившую тогда в культурный оборот модную современную теорию бесконечных множеств Георга Кантора. Он очень много думал на эту тему. И можно представлять себе, как в 20-е годы он ходил к Дмитрию Федоровичу Егорову, профессору математики Московского университета и вот они там обсуждали, что можно взять из теории бесконечных множеств Кантора для обоснования нашей русской проблемы имяславия.
Такая многостороння и многоплановая деятельность «имяславского кружка» (даже в том виде, как она сохранилась и до нас дошла в современных публикациях), это некий план и для современной работы, потому что все это еще не закончено, всё это только хорошо намечено и по-своему сделано. Причем сделано, надо напомнить, в самых неподходящих для богословия, для философии, для церковной жизни, да и вообще для свободные мысли время. Недаром Лосев пошел в лагерь за эти свои «теории». Свою позицию этот кружок точно выразил. И мне кажется, эта позиция может служить ориентирами для какой-то более современной, что ли, постановки вопроса. В одном из томов следственного дела, которое Лосеву и его друзья посвятили, сохранились две странички без заглавия. Их можно назвать «имяславским манифестом». Я из него коротко кое-что прочту. У меня в руках ксерокс, это дело нельзя было разобрать, поэтому приходилось вот прямо так делать со страничек копии, и потом дописывать буковки, которые не попали в поле копирования. Поэтому не очень такой приглядный вид у этого документа, но тем не менее он у нас в руках. Кстати сказать, он не датирован, я не знаю какого времени примерно этот текст. Дело-то 1930-го года, а писался «манифест» явно раньше, скорее всего ещё в 1922 или 1921, может быть, году, когда ещё были какие-то ожидания, что возобновит работу Поместный Собор, который был прерван в 1918 году. И именно для грядущего Собора вот эти ученые миряне и писали свой манифест. Текст попал в дело 1930-го года, когда Лосева арестовали, и весь громадный церковный архив, который был у Лосевых на Воздвиженке, весь пошёл на Лубянку. Частично этот текст был опубликован в книге Азы Алибековны Тахо-Годи «Лосев». Читаю:
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Русская Православная Церковь давно уже стала на путь духовного оскудения и, многие служители ея, как и большая часть русской интеллигенции, давно уже оскверняли себя различными злочестивыми учениями. Актом от имени всей Русской Церкви официально закрепляющим Ея падение, является синодальное Послание 18 мая 1913 года, по поводу имяславского учение о почитании имени Божьего». Далее излагаются, цитируются постановление Синода, там четыре пункта. Того Синода уже нет как такового, большевистская революция уже состоялась, а людям важно вернуться к постановлению Синода 1913 года. Цитаты из постановления я пропускаю, далее прочту заявление исповедников имени Божьего. «По вере отцов наших и по разуму Слова Божия мы не можем принять сих богохульных и кощунственных учений и не можем поверить, что Имя Божие только звук, ибо не звук, и не тварное бытие проповедует Писание». «Послушествуя сим великим глаголам Слова Божия, отметаем оное синодальное послание как еретическое и богохульное. Страшимся гнева Божия и отрекаемся от сих кощунственных лжедогматов, открывающих Церкви широкий простор для пребывания её вне освящения Именем Божиим, то есть во тьме неразумия и в антихристианском устроении всей жизни нашей. А именно, отрекаемся от того, что 1) Имя Божие «на деле», т. е. в действительности, не есть энергия или свойство Божие, так что молитва отделяется непреходимой пропастью от богословствования и от самого Божественного бытия; 2) Сила Божия не соединена с Именем Божиим; 3) Святые Таинства совершаются не Именем Божиим. От всего этого отрекаемся». И
заключительная часть. «Посему, если сказано: «Да не будут тебе бози инии разве Мене», то и Имя Божие, поелику в Церкви славится и воспевается, не должно быть отделяемо от Существа Божия, как веровала и исповедовала Святая Православная Церковь. Всякое Слово Божие, произнесённое устами Божьими, есть Бог, равно как и всякое Имя Божие изречённая устами Самого Бога, есть Бог. И сию веру нашу в Слово Божие и во Имя Божие утверждаем собственноручной подписью». И дальше вот в этом лубянском деле десять подписей: Дмитрий Егоров, Алексей Лосев, Николай Соловьев, Александр Сузин, Павел Попов, Валериан Муравьев, Валентина Соколова-Лосева, артист Хитрово-Крамской, Николай Бухгольц и Григорий Рачинский.
Вот что собственно они сделали. Конечно, это нам нужно знать, нужно чисто исторически представлять, и брать в наш арсенал на вооружение. Спаси Господи!
Тимофей Крючков
(Аспирант философского факультета МГУ)
Добрый день. Я хотел бы сказать несколько слов о философско-богословской сердцевине учения имяславия, а именно - понимании того, что имя Божие есть энергия Божия, или может быть шире в философском аспекте, каким образом имя является энергией вещи. Почему это так? Откуда это взялось? Как это следует понимать? Но видя остроту наших споров, я хотел бы начать с того, что с моей точки зрения расхождения тех, кто принимает имяславие, и тех, кто остро ему противится, является, в общем-то, в определенном смысле богословским недоразумением. Для затравки, наверное, расскажу несколько кратеньких историй, чтобы вы поняли, о чём идёт речь. Мне довольно часто приходилось вести всевозможные споры, в том числе с использованием сети интернет, с людьми, которые достаточно резко относятся к имяславию. В очень многих случаях получалось так - а люди хорошие вообще-то действительно монахи, молитвенные люди, мне глубоко симпатичные, в общем-то я жалею, что у меня не всегда получается с ним разговаривать контактно - на вопрос: «А каким же образом вы сами видите разрешение этого спора? Как нужно богословствовать об имени Божьем», они «прокричав» что-то вроде анафемы предварительно, дальше излагают свое мнение таким образом, как под этим подписался в любой имяславец. Я вижу: здесь в зале достаточно возрастные. Многие наверное помнят эти книги еще в самиздате. Есть такая книга Никона Воробьева «Письма к духовным детям». Это одна из первых книг, которая вообще в печатном виде появилась в России, после того как у нас началось послабление для православной веры. Среди прочих вопросов, которые задают игумену Никону духовные дети, некий человек спрашивает, как относиться к имяславию? Никон Воробьев говорит, что к имяславию нужно относиться негативно, и дальше объясняет почему. Но излагает при этом достаточно грубую концепцию, которая не могла прозвучать из уст ни одного из имяславцев и сами имяславцы не раз отрицались такого понимания. Он говорит об обожествлении букв самого имени Божьего. И дальше сам себе задает вопрос: а как же следует богословствовать стоит на эту тему? И отвечает своему духовному чаду так, что под этим подпишется любой имяславец. Он говорит, что в имени Божием безусловно «присутствует Бог». А ведь Никон Воробьев, один из авторитетнейших духовников второй половины 20 века, и произносит вещи, которые ставят его в один ряд с имяславцами. К чему это я все виду. С моей точки зрения спор является не столько богословским спором, сколько философским. С самого начала этот спор, несмотря на то, что он затрагивает самые глубины, самые тонкие струны православной души и вероучения - православную молитву, православную аскетику - приобретает характер именно философский. Наши разногласия лежат не в богословии. Они лежат в том, что называется «стилистика мышления». Обратите внимание, что на православных храмах при входе часто изображается две фигуры античных философов Аристотеля и Платона. Это два стиля философского мышления. Среди святых отцов мы найдем придерживавшихся стилистики мышления, которую можно квалифицировать как близкую к Аристотелю. Есть такие которые были близки к Платону. Излагая одно и то же учение, святые отцы пользуются разными философскими категориальными системами, что дает порой ощущение рассогласования.
Так и тут - суть наших разногласий по имяславию - в различности наших не богословских, а философских стилей мышления. Именно поэтому, вопросы по имяславию связаны с непониманием философских категорий, которые лежат в его основе: непонимание того, как можно говорить об отождествлении слова и обозначаемой этим словом вещи. Это идет с самого начала спора. Например, еп. Никон Рождественский называл своих оппонентов на Афоне «мужиками малограмотными» - не понимают необразованные в философии, что слово и
обозначаемая им вещь - разные объекты. Зато отец Павел Флоренский, читая работы Никона Рождественского на эту тему, отождествлял его позицию с философией европейского позитивизма, которая действительно на тот момент главенствовала и в русском и, вообще, в европейском обществе. Причем в Никон, по мнению о. Павла, излагал ее в очень грубом варианте. Философия у Никона была даже не столько философией, а элементарным трезвомыслием. Отец Павел Флоренский возмущенно в своих ремарках на страницах книги епископа просил, чтобы тот, если уж взялся проповедовать европейскую философию, то хотя бы без ссылок на свой собственный архиерейский авторитет, т.е. не как учение церкви, и без «архиерейского чванства». Последнее – точное выражение о. Павла. Достаточно грубо, конечно, в отношении владыки. Но если философия, то философия, в которой Никон, в отличие от богословской тематики, формальным архипастырским авторитетом не обладал. Для русского образованного общества действительно постановка вопроса в тот момент была с одной стороны абсурдной, с другой стороны они приписывали такой подход малограмотности афонских монахов. Многие наверное из вас помнят стихотворение Осипа Мандельштама, посвящённое в каком-то смысле афонскому спору, где он перефразирует упомянутую ремарку еп. Никона «в каждой келье заседают имяславцы мужики». Появление в этом споре русских религиозных философов было неизбежно, будучи обусловлено именно крипто-философским характером спора.
Сегодня ситуация немножечко изменилась. Дело в том, что сейчас появились интересные богословы, которые относятся к синодальному направлению богословской мысли, то есть антимяславческому, и попытались этот спор сделать богословским. Они исходят уже не из противоречия концепции «имя есть энергия» здравому смыслу, а пытаются найти обоснование противному в православной догматике. Оговорюсь - я немножко, конечно, сгущай краски, потому что это не совсем веянье современного периода. Еще в тринадцатом году к спору подключился такой богослов Сергей Викторович Троицкий, который попытался представить имяславие, как второе издание ереси Евномия. Это ересь, относящаяся к грубому арианству – т.н. аномейству. Евномий говорил, что поскольку он знает истинное имя Бога («Нерожденный»), он знает Бога таким же образом, как Бог знает Себя Сам. Такую гносеологическую жесткую формулу попытались «подарить» имяславцам их противники. Эти обвинения пытался опровергнуть тогда еще просто философ Сергей Булгаков. Так же писал на эту же тему философ Эрн, показывая, что на самом деле при всей созвучность формулы Евномия с тем, что, казалось бы, мы слышим из уст имяславцев, на самом деле речь идет просто о вещах, которые с друг другом не сопоставимы.
В последнее время появились богословы, которые задают достаточно интересные вопросы об имяславии. Вопросы правомерные и в чем-то даже неудобные. Поэтому на них должны быть даны ответы. Но с другой стороны это толчок развитию богословской мысли вообще. Это - возможность в дискуссии, в попытках опровергнуть или понять, о чём идёт речь у оппонента, двинуться несколько дальше того уровня, на котором богословские споры затихли в середине XX века, с уходом со сцены основных русских философов и богословов, которые этим занимались. Вы знаете, что Лосев после 1929 года фактически к теме напрямую не возвращался. Отец Павел Флоренский погиб в тюрьме. Оставался один Сергей Булгаков до 1944 года. И с тех пор богословского спора, как такового не было. Богословский спор превратился в русской церкви в фигуру умолчания. О нем не было принято говорить, ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Напряженно и демонстративно забыли. Ну, вот, может быть, пример Никона Воробьёва, который я вам привел, это один из случаев в хорошем смысле «кухонного обсуждения», показывающий, что тема сама по себе осталась. С научно-богословских позиций она как бы никак и не обсуждалась. Мне кажется, в определенном смысле это и промыслительно, и показательно.
Сейчас я попытаюсь кратко изложить, какие претензии есть у современных богословов к концепции, в силу которой имя Божие может быть рассмотрено энергия Божия. Есть такой очень интересный богослов, он преподаватель Свято-Тихоновского богословского университета Петр Юрьевич Малков. Он обращает на внимание на вещь в общем-то очевидную. Он говорит о выработанной догматикой в ходе монофелитских (моноэнергитских) споров стратегии понимании того, что такое энергия Божия, т.е. в каком отношении они (энергии) находится к личности и к сущности Божией. Напомню в чём дело, для большинства из вас, это не новость, но для логичности хода повествования есть смысл поговорить и об этом. Дело в том, что после Халкидонского собора, на котором была осуждена ересь монофизитства, от церкви откололась значительная ее часть. Фактически весь Египет отказались от общения с православными. И в связи с этим в Константинопольской Патриархии искали богословские формулы, которые могли бы удовлетворить как монофизитов, так и православных. Было сделано такое предложение: в Христе присутствует две природы, но поскольку одна личность, то, соответственно, и действие в Нём одно. Такой примирительный с монофизитами вариант. Против этой формулы выступил св. Максим Исповедник, который возразил: нет, энергия Божия коррелируется не с личностью, а сущностью. Поэтому поскольку во Христе соединены две природы – Божественная и человеческая - мы исповедуем в Нем и два действия: действие божественное и действие человеческое.
Что делает Петр Юрьевич Малков, исходя вот из этой стратегии намеченной Максимом Исповедником. Он говорит: посмотрите, каким же это образом имя может быть энергией, если оно очевидным образом соотносится с ипостасью, с лицом. Это противоречит св. Максиму Исповеднику». Святые отцы же совершенно однозначно сказали, что энергия является агентом сущности.
Давайте разбираться, можно ли таким образом «красиво» взять и принести ту ситуацию 7 века на то, о чём говорили имяславцы, о чём учили русские философы в середине 20 века. Ну во-первых, можем ли мы так грубо понимать мысли святых отцов, если мы найдем в Священном Писании места, которые говорят о противоположном: о том, что действие атрибутируется божественным ипостасям. Все мы люди православные, все мы бываем на литургии, все мы слышим возглас «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога Отца и причастие Святого Духа будет со всеми вами». Совершенно очевидно, что здесь действие атрибутируется ипостаси. Или, раз мы говорим об энергии, давайте вспомним о таком Святом, как Григорий Палама: «Подобающие Божественным Ипостасям имена те же, что и у энергий; тогда как имена, общие для Ипостасей, суть различны для каждой из Божественных энергий. Так, жизнь есть общее имя Отца, Сына и Духа, но предведение не зовется ни жизнью, ни простотой, ни неизменностью, ни какой бы то ни было иной энергией». Фраза сама по себе сложная и требует долгого разговора. Но я лишь хотел ею проиллюстрировать, принципиальную возможность для Паламы «распределения» божественного действия по ипостасям. Здесь большой загадки нет. Афанасий Великий в письме к Серапиону Тмуисскому пишет: «Подаваемая в Троице благодать и дар дается от Отца чрез Сына в Духе Святом; потому что, как благодать, даруемая Сыном есть от Отца, так не может быть общения даяния в нас, разве только в Духе Святом». Это учение о раздаянии благодати Лицами Троицы.
Так мы видим, что действие происходит не только в природе божественной, но и атрибутируется божественным ипостасям. Тогда о чём же говорил нам Святитель Максим Исповедник, когда давал, казалось бы, в чём-то противоположную позицию. Давайте рассуждать, исходя из наших
простых человеческих понятий. Вот каждый из нас умеет писать. Писать он умеет не потому, что он Василий Петрович или Иван Иванович, он умеет писать, потому что способность к письму - это неизменный атрибут человеческой природы. То есть здесь мы видим, каким образом действия атрибутируется природе. А теперь пойдем дальше, ведь у каждого из нас есть с вами уникальный почерк, неповторимый. Соответственно действие так или иначе связано с нашей человеческой ипостасью. То есть преподобный Максим Исповедник говоря о том, что действие есть агент природы, имел в виду, что любое наше действие так или иначе связано с тем, что мы люди. И то, что мы умеем, мы умеем не потому, что мы личности, а потому что мы люди. Мы действием по-человечески. Мы умеем ходить по-человечески, мы умеем есть по-человечески, мы дышим по-человечески, мы смотрим по-человечески, мы сочиняем стихи. А кошки не умеют сочинять стихи, змеи не умеют ходить, как люди. И если какой-нибудь олень в нашем языке тоже умеет ходить, то он всё-таки ходят по оленьи, а не по-человечески. Но при непосредственно действует конкретная человеческая личность, ипостась, но действует она именно по-человечески. И это действие ипостаси, но образ действия определяет природа. А образ пребывания этой человеческой природы в конкретной личности обуславливает индивидуальные особенности действия ипостаси. Кто действует – ипостась, но как действует – по-человечески, т.е. природа определяет образ действия. Но раскрывается в действии ипостась, лицо. И раскрывается в первую очередь как человек, но человек при этом индивидуальный.
Теперь вы, наверное, сами должны понять, можно ли таким вот несколько излишне свободным способом перебрасывать тему моноэнергистов, тему имяславия. То, что имя есть энергия «привязанная к конкретной ипостаси, личности, никак не противоречит тому, что образ действия определяется природой (сущностью) действующего. К тому, может ли энергия являть ипостась, эти стратегии Максима Исповедника отношения не имеют. Во всяком случае, в том аспекте, в каком это предлагает делать «синодальное богословие». На самом деле речь о богословском недоразумении, или мягче – недопонимании. И здесь, раз уж предложенная стратегия опровержения имяславия оказывается несостоятельной, можно вернуться к изначальному посылу моего выступления - о философских, а не богословских различиях в подходах. И возникнет вопрос – какая из философских позиций дает более адекватный язык для разговора о таинственном предмете молитвы, да и вообще – богообщения. Вот тут есть, что обсудить. И с полным правом возникает фигура философа, посвятившего себя адаптации одного из возможных языков философии задачам богословской проблематике. Речь об А.Ф. Лосеве. И это тема большого разговора.
