Богоборческая власть, по попущению Господнему установившаяся в России в начале двадцатого века, как бы в подтверждение в очередной раз слов Писания, что "мир весь во зле лежит" (1 Ин. 5, 19), оболгала старательно имя России Православной, оболгала ее устои: Православие, Самодержавие и Народность, не обошла, конечно, своим недобрым вниманием и светлого имени архиепископа Феофана (Быстрова), духовника Августейшей Семьи, а также имен и памяти всех людей, так или иначе связанных с Самодержцем. Особое место среди этих людей занимает, быть может, более других оболганный Григорий Ефимович Распутин.
Представление, которое сложилось в мире о Распутине, – всего лишь карикатура на реального человека. Г.Е. Распутин стал центральной фигурой некоей вымышленной истории, которую мир давно принял за правду. Все, написанное об этом человеке, настолько преувеличено и запутано, что людям теперь уже часто невозможно отличить факт от фикции.
Первая встреча Царской Семьи с Григорием Распутиным была отмечена следующей записью в дневнике Царя:
"1-го ноября 1905 г. Вторник.
В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой.
Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губ."
В своих воспоминаниях князь Н.Д. Жевахов дает описание, что значит в действительности это наименование, "Божий человек": "Наряду с официальным старцем, живущим по монастырским уставам, в России существует другой религиозный тип, Европе неизвестный, так называемый Божий человек... В отличие от старцев, Божьи люди редко живут в монастырях, странствуя с места на место, проповедуя волю Господа и призывая людей покаяться. Их не встретить среди монашества и священства, но, подобно старцам, они ведут суровый аскетический образ жизни и пользуются сравнительным моральным авторитетом" (Жевахов, с. 265-266).
В 1900 году Григорий отправился в паломничество, которое длилось три года. Свое странствие он начал дорогой в Киев, древним монастырям и знаменитым пещерам которого веками поклоняются паломники. На обратном пути остановился в Казани. "Именно в Казани родилась слава Распутина," – свидетельствует Спиридович ("Распутин", Париж, Пайо, 1935, с. 38). Духовные круги Казани видели в нем набожного человека, обладающего большим духовным даром. Впоследствии они и представили его иерархам в Санкт-Петербурге. Еще в Киеве Григорий Распутин на подворье Михайловского монастыря познакомился с Великими Княгинями Милицей Николаевной и Анастасией Николаевной. Григорий очень понравился им, и они пригласили его в Петербург.
Великая княгиня Милица и ее сестра Анастасия, княгиня Лихтенбергская, известны как Черногорские. Милица была замужем за дядей Царя, Великим князем Петром Николаевичем, а Анастасия – за другим дядей Царя – Николаем Николаевичем. Черногорки были очень близки к Императрице, хотя вскоре стали сильно ревновать Анну Вырубову к Государыне из-за дружбы между ними, которая усилилась после развода Вырубовой с мужем в 1908 году. Их недовольство по отношению к Анне было неприятно Александре Феодоровне, и они были удалены от Двора. В течение некоторого времени они продолжали поддерживать хорошие отношения с Григорием Распутиным, но последний, в конце концов, вынужден был выбирать, чью сторону принять, и он, конечно же, принял сторону Императрицы (Фурман, с. 62. Спиридович, "Распутин", с. 69). После этого Черногорки выступили против него.
Григорий Распутин всегда заботился о главном, о спасении. Дух его вел трудную, непрерывную брань с его плотью. Большинству его биографов не удалось понять главного в его брани. Главным на пути Распутина к Богу было покаяние, и, видимо, именно покаяние было тем, что тронуло в нем двух наиболее выдающихся церковных подвижников Санкт-Петербурга, протоиерея Иоанна Кронштадтского и архимандрита Феофана (Быстрова).
Многие из православного духовенства пытались в те годы возжечь огнь веры в прихожанах, особенно в лицах, принадлежащих к высшим слоям общества, ставших в последние лет двадцать пять безразличными в массе своей к вере и духовным вопросам и считавших часто религию скорее вопросом "удобства", нежели иным. С тех пор, как была упразднена духовная цензура и всевозможные книги с самым разным содержанием стали свободно распространяться по всей стране, давняя привязанность к Матери Церкви становилась все слабее и слабее, пока, в глазах многих, Церковь ни стала выглядеть просто вопросом хорошего воспитания, к которому принадлежащим к хорошему обществу должно приспособиться, но который находится вне этого общества и рассматривается как маловажный вопрос. Григорий Распутин появился как раз в тот момент, когда иерархи Церкви искали такого человека. Иерархи были обеспокоены тем, что Церковь теряет связь даже и с простыми людьми, и Распутин казался идеальным человеком, способным помочь Церкви приблизить к ней массы. Он толковал сложную истину и церковные догматы неожиданно и просто.
Владыка Феофан (Быстров), Царский духовник, по просьбе Императрицы съездил в Сибирь, чтобы самому узнать о прошлом Григория Распутина. Результаты его поездки не выявили ничего порочного. Но в начале 1911 года епископ Феофан выступил перед Синодом с предложением официально выразить Императрице неудовольствие в связи с положением Распутина в Петербурге в связи с распространявшейся на него клеветой. Отказываясь, епископы – члены Синода заявили ему, что это дело как раз лично для него как духовника Императрицы. Находясь в то время на кафедре в Крыму, он навещал Императрицу Александру Феодоровну, когда Царская Семья приезжала в свою летнюю резиденцию в Ливадии. Осенью 1911 года Владыка говорил с Государыней около полутора часов, и Государыня, как сказал сам Владыка, "была очень обижена". Она, конечно, поняла, что Владыка был смущаем клеветой, распространяемой не только революционерами, но даже и людьми, близкими к Престолу. Представляется очевидным, что чистая душа Государыни "была очень обижена" несправедливостью света к Г.Е. Распутину, о которой говорил ее духовник – и ничем иным.
Хотя Августейшая Семья и сохранила горячую личную приязнь и расположение к владыке Феофану, он был переведен из Крыма в Астрахань осенью 1912 года. Слухи о том, что Государыня, проявляя свое неудовольствие, в виде наказания перевела его, представляются неверными, оцениваемые по прошествии времени от аудиенции Епископа у Государыни и его фактического перевода в Астрахань. В 1913 году он вернулся в центральный регион Империи Архиепископом Полтавским и Переяславским.
Архиепископ Феофан всегда защищал доброе имя Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Когда позже, уже при Временном правительстве, был поднят официальный вопрос о Григории Ефимовиче Распутине и Царской Семье, тогда хотя и лишенной свободы, но еще здравствующей, вполне естественно, что одним из мероприятий эсеровского Временного Правительства было тщательное расследование всего, что касалось Царственной Семьи Романовых. Была образована специальная Чрезвычайная комиссия Временного правительства. Ее представители посетили архиепископа Феофана в Полтаве. Они были предварительно осведомлены об официальном разговоре Преосвященного Феофана с Государыней о Григории Распутине в 1911 году. Высокопреосвященнейший архиепископ Феофан со всею категоричностью заявил следующее: "У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Феодоровне..."
Архиепископ Феофан заявил Чрезвычайной комиссии Временного правительства: "Он (Распутин) не был ни лицемером, ни негодяем. Он был истинным человеком Божиим, явившимся из простого народа. Но под влиянием высшего общества, которое не могло понять этого простого человека, произошла ужасная духовная катастрофа, и он пал. Окружение, которое хотело, чтобы это случилось, оставалось равнодушным и считало все происшедшее чем-то несерьезным".
И эти слова владыки Феофана о неназванном виде падения исследователи стали истолковывать в меру своих понятий, как говорится, "от ветра головы своея, по стихиям падшего мира", из своего опыта и понимания. О каком падении говорит здесь Святитель? Зная его как строгого аскета, можно предположить, что он говорил о неких вольностях относительно аскетического христианского идеала, например некоторое послабление поста, употребление вина или несколько вольное какое-то высказывание – такое могло означать для архиерея-подвижника духовную катастрофу.
При этом надо помнить, что сибирский крестьянин не в монастыре подвизался, но в окружении Санкт-Петербургского высшего общества со всевозможными его соблазнами, сопротивляться которым сам Григорий Ефимович считал делом очень трудным. Используя его с целью приблизиться к Царской Семье и – более – с целью опорочить ее, многие действовали в высшей степени жестоко по отношению к нему.
Многое написанное относительно представлявшейся аморальности Распутина, приписывающее ему различные падения, составляет, пожалуй, самую большую литературу на эту тему об одном человеке. Многое было придумано ради личных выгод и пустых сплетен, много недоброго окружало Государя. Наиболее бесчестными и злобными, да к тому же еще и пользовавшимися широким доверием, клеветниками Григория Распутина, были князь Феликс Юсупов, организатор убийства Распутина, и Сергей Труфанов, бывший иеромонах Илиодор, пытавшийся шантажировать Императрицу Александру Феодоровну нелепым рассказом о ее мнимой связи с крестьянином, который столь горячо молился о выздоровлении ее ребенка. Когда же она не поддалась шантажу, Труфанов нашел в Нью-Йорке издателя, так же мало беспокоившегося о правде, как и сам автор.
Одно из наиболее интересных описаний России того периода можно найти в книге Жерарда Шеллея под названием "Пестрые купола: эпизоды из жизни англичанина в России". В этой книге автор рассказывает о своей встрече с Распутиным в апреле 1915 года. Он свидетельствует, как Григория Ефимовича постоянно подталкивали ко греху окружавшие его люди, которые сами давным-давно утратили всякую видимость приличия. Описания Ж. Шелля своих встреч с Григорием Распутиным, равно как и с Императрицей Александрой Феодоровной, проливают новый и добрый свет на этот период русской истории.
Княгиня Екатерина Радзивилл писала: "К несчастью, убийство Распутина не сломило людей, которые его использовали. Оно не положило конца многим злоупотреблениям, которые привели Россию к страшному состоянию хаоса, в котором она оказалась в момент своего величайшего испытания. Сам человек был лишь знаменем, и потеря знамени не означала, что полк, который его нес, разделил его судьбу..." (Княгиня Екатерина Радзивилл "Распутин и русская революция", Нью-Йорк, Лейн, 1918, с.184-185).
Но и сегодня некоторые недоброжелатели памяти Г.Е. Распутина говорят, что вот, мол, святой жизни иерарх не любил его, считал падшим. – Нет, не так! Владыка Феофан всю жизнь свою относился к нему с большим, подчеркнутым уважением. Об этом свидетельствует хотя бы то, что никогда он не называл его по фамилии, но именовал лишь по имени-отчеству, Григорий Ефимович, или "старец Григорий".
