В столичном Музее архитектуры имени Щусева историк Андрей Виноградов выступил с лекцией о том, как развивалось архитектурное искусство в Киевской Руси во времена Владимира I и его сыновей Мстислава и Ярослава Мудрого. По его словам, устоявшееся на протяжении почти века представление о «столичных», константинопольских корнях российских традиций зодчества не верна.
На самом деле Десятинную Церковь, Святую Софию Киевскую, черниговский Спасо-Преображенский собор построили мастера из восточной части империи, скорее всего из Херсонеса и других крымских колоний Византии, чей стиль заметно отличался от стиля архитекторов из Царьграда.
«Тема, казалось бы, достаточно банальная и не стоящая обсуждения. Первое, что вы можете прочитать практически в любом учебнике по истории искусства или истории архитектуры – то, откуда взялась монументальная архитектура на Руси (из Византии). Удивительно, но практически все исследования в этой области заглохли. Это парадоксально, учитывая огромный интерес историков и публики к извечному вопросу, «откуда есть пошла Русская земля?». На эту тему написаны просто монбланы литературы, однако по архитектуре практически ничего нет. Причины у этого весьма своеобразные, и я сейчас о них вам расскажу», – начал свой рассказ лектор.
Как объясняет Виноградов, серьезное изучение истории русской архитектуры началось относительно недавно – в конце XIX века, когда историки и ценители культуры впервые обратили внимание на древнейшие церкви и прочие памятники архитектуры и начали их соотносить с «Повестью временных лет» и другими летописями. К началу XX века сформировалось два главных направления, две основных гипотезы о том, откуда взялась древнерусская архитектура.
Первая была сформулирована историком и искусствоведом Георгием Лукомским в 1912 году в короткой брошюре, посвященной Спасо-Преображенскому Собору в Чернигове, одному из первых образцов древнерусской архитектуры. Лукомский много путешествовал по России, странам Запада и Востока, и он обратил внимание на то, что черниговский собор совсем не похож на константинопольские храмы того же периода. А больше всего похож на ранние христианские храмы Алании, по наблюдениям самого Лукомского, а также на соборы Абхазии, как впоследствии утверждали его последователи.
«Теории Лукомского рисовали нам логичный путь – через Абхазию, Аланию и другие районы северного Кавказа, территории современной Карачаево-Черкессии и Кабардино-Балкарии, эта архитектура попадает в Тмутаракань, византийский город Таматарху, а оттуда попадет с тем же князем Мстиславом в Чернигов и оттуда распространяется по Руси. Эта идея привлекает огромный интерес и сегодня, хотя ее обоснование достаточно слабое. Дело в том, что кавказская архитектура была тогда изучена очень поверхностно, так как в то время господствовало ошибочное представление о том, что она представлена армянской архитектурой и ее вариациями в Абхазии и прочих уголках Кавказа. На самом деле, все было гораздо сложнее», – продолжил Виноградов.
Практически сразу Лукомскому и его сторонникам начала противостоять другая группа ученых – историков-византистов, позицию которой впервые выразил известный российский художник и искусствовед Игорь Грабарь.
«С точки зрения Грабаря, древнерусская архитектура, архитектура Киева и Чернигова, была плодом творчества константинопольских мастеров. Аргументами в пользу этого – крупные заказы князей – Владимира, Мстислава и Ярослава, самых могущественных правителей Руси, о связях которых с Византией, с ее царствующим домом, мы хорошо знаем. Кроме того, в древнерусских соборах вы можете увидеть мозаики или мраморные декорации, которые Грабарь считал несомненным доказательством «столичности» архитектуры Киевской Руси. Это мнение утвердилось, но не по тем основаниям, о которых думал художник», – объясняет лектор.
По словам Виноградова, идеи Грабаря заняли доминирующие позиции в общественном сознании не по причине их исторической точности, а потому, что они были удобны для всех патриотических интерпретаций древнерусского искусства, как в дореволюционные времена, так и в сталинскую эпоху. «Наше искусство самого высокого качества – наши первые храмы были построены столичными мастерами. Парадоксальным образом, получилось так, что идея, родившаяся в полемике Грабаря и Лукомского, стала догмой и стала восприниматься абсолютно некритически. И за все время существования Советского Союза единственным, кто попытался разобраться в этом вопросе, был совсем не наш ученый, а западногерманский историк Хармут Шефер, специалист по византийской архитектуре».
Сегодня, через почти 100 лет после публикации книги Лукомского, эти дискуссии начинают постепенно возвращаться в сообщество российских историков. О чем шла дискуссия между двумя авторами начала XX века и о чем спорят их последователи сегодня, спрашивает лектор у аудитории? По его словам, предмет дискуссии и перечень обсуждаемых памятников архитектуры практически не изменились.
Речь идет, как объясняет Виноградов, о самых ранних соборах и церквях Киевской Руси, построенных во время правления Владимира I и его сына Ярослава Мудрого. В их число входят киевская Десятинная Церковь, собор Святой Софии, черниговский Спасо-Преображенский собор и соборы святой Ирины и святого Георгия, а также Золотые Ворота и новгородская София. Только три из них дожили до нашего времени – новгородская и киевская София, а также черниговский собор.
«Вопрос может возникнуть – а где в этом списке церковь, которую заложил Мстислав в 1014 году в Тмутаракани? Дело в том, что поиски этого храма были «идеей фикс» для советской исторической науки – надо было найти подтверждения того, что русский князь строил за пределами русской земли. Не могло же быть такого, что тут только иностранцы строили – русские люди тоже должны были строить. К сожалению, этот храм был разобран еще в XVIII или в начале XIX века, и поэтому его найти было очень сложно. Его поисками занимался академик Рыбаков», – продолжает историк.
Рыбакову удалось найти храм Богородицы, однако не с первого раза и не в том месте, где он ожидал его найти, а впоследствии все следы этого сооружения были закопаны и теперь даже место его постройки остается неизвестным. «Я вместе с коллегами-специалистами по древнерусским строительным техникам недавно изучил материалы, сохранившиеся со времен раскопок Рыбакова – отчеты, фотографии, кирпичи и строительные материалы. Мы выяснили, что к русскому зодчеству эта постройка не имела никакого отношения, и его ближайшие аналоги находятся в Крыму и в других ближайших регионах. Но это отдельная история».
Как отмечает Виноградов, в «византийской» и «кавказской» теориях есть масса нестыковок, которые заставили его задуматься о том, а не нужна ли нам принципиально новая теория, раскрывающая корни зодчества в Киевской Руси.
Первая, извечная для всей человеческой истории, проблема заключается в трудностях с точной датировкой времени постройки храмов – летописям в этом отношении не всегда можно доверять, так как летописцы часто ошибались в датах или недоговаривали, или же писцы могли совершать ошибки при подготовке новых копий хроник. К примеру, «Повесть временных лет» достаточно туманно рассказывает о том, когда была построена киевская София, из-за чего разброс в датах составлял 10 лет – от 1027 по 1037 года. Некоторые оппортунисты от науки и музейного дела, как отмечал историк, вообще заявляли, что собор был построен в 1017 году.
«Какую дату, собственно, считать традиционной и правильной? «Повесть временных лет» говорит нам, что в 1037 году были завершены все стройки Ярослава в Киеве. Естественно, что в число этих строений входила и София. Но невозможно предположить, что Ярослав построил в один год и три храма, и Золотые Ворота, и дворец для себя и епископа, даже если он строил такими же масштабами, как Юрий Михалыч (Лужков) у нас. Поэтому мы считали этот год достаточно условным», – отметил ученый.
Ситуация с датировкой Софии прояснилась только в последние годы – по словам Виноградова, одной из его московских коллег удалось найти в башне собора древнерусское «граффити», подписанное 1038-1039 годом. То есть, как рассуждает ученый, к этому времени храм уже должен был быть достроен. С черниговским собором ситуация сложнее – постройка храма велась в два этапа из-за кончины Мстислава, брата Ярослава Мудрого, и, по-видимому, он строился двумя разными «строительными бригадами», поэтому время начала его постройки остается неизвестной.
«Обратите внимание на гигантскую историческую пропасть между Десятинной церковью, построенной еще Владимиром, и киевской Софией. Именно эту лакуну хотел закрыть Борис Александрович Рыбаков, пытаясь найти собор Мстислава в Тмутаракани. Это стало важным для нас относительно недавно, когда мы поняли, что храмы и все прочие архитектурные формы не возникали из духа времени. Их строили конкретные люди, конкретные артели, и мы должны прослеживать историю культуры не только как историю форм, но и как историю артелей».
Поэтому, как считает Виноградов, при определении родословной каждого архитектурного памятника следует обращать внимание даже на самые мелкие детали в его интерьере и экстерьере, которые могут помочь определить происхождение той «строительной бригады», которая его сооружала.
По словам лектора, подобные необычные мелкие детали, отделяющие древнерусскую архитектуру от византийской и кавказской, уже можно найти в том, что мы знаем о первой Десятинной церкви Киева. Этот храм построил Владимир Святославович предположительно в конце X века. Он был разрушен после взятия Киева монголо-татарским войском, а в последствие его полуразрушенные стены были разобраны на «стройматериалы», как выражается Виноградов, и от здания сохранились только фундаментные рвы.
«Мы практически ничего не можем сказать о строительной технике храма, но есть две важных вещи. Первая – то, что этот храм несомненно строили греки. При последних раскопках были найдены кирпичи с греческими клеймами, надписями "кирпич Богородицы" и "кирпич Господень". А второй момент – найденные при раскопках крестчатые столбы (плюсообразные колонны, поддерживавшие потолок храма), которые были совершенно чужды для византийской архитектуры, основными компонентами которой были мраморные колонны. Такие столбы встречаются только на территории Киевской и Владимирской Руси и в некоторых периферийных регионов империи», – объясняет историк.
Еще больше необычных элементов, не сочетающихся с теориями Грабаря и Лукомского, можно найти и во внутреннем и во внешнем убранстве Софийского собора и черниговского Спаса. «Давайте вернемся к тем аргументам, которые Игорь Эммануилович Грабарь считал непреложным доказательством "столичности" архитектуры Киевской Руси. Его главным аргументом было наличие мозаик и внутреннее убранство храмов в целом».
На что стоит обратить внимание, спрашивает лектор? По его словам, в интерьере киевской Софии отсутствуют многие важные признаки константинопольской архитектуры – к примеру, ее стены украшены меньшим числом карнизов, и внутри собора нет ни одного окна. Как подчеркивает историк, все столичные храмы в Византии представляли, по своей сути, гигантские каркасы со вставленными в них окнами, через которые свет мог легко проникать внутрь собора. Свет играл символическую роль в создании ощущения развоплощения материи и иллюзионизма, и это все отсутствовало в древнерусских храмах.
«Давайте еще раз посмотрим на мозаики. Что они представляли собой в столичной архитектуре? Они всегда использовались для покрытия сводов, а все вертикальные стены были украшены мрамором. Дело в том, что мозаика мерцает и лучше всего раскрывается с художественной точки зрения именно на изогнутой поверхности. То есть, до уровня свода в греческих храмах мы можем увидеть только мрамор, а на сводах – мозаику. Что мы видим в Софии? Мрамор есть только в самом низу, а всю остальную площадь занимает мозаика. Можно говорить о том, что она переходит ту грань, которая ей предназначена в византийской архитектуре», – продолжает лектор.
Все эти черты Софийского собора в Киеве делают его похожим на провинциальные копии столичных византийских храмов в Греции, Малой Азии и в других восточных регионах империи. Похожие провинциальные элементы архитектуры можно заметить и во внешнем облике Софии – плоские ниши на поверхности стен, особые узоры-меандры, декоративные камни-клуазонне, вмурованные в кирпичные стены, и многие другие вещи.
Как отмечает историк, если говорить о черниговском Спасе, то в его архитектуре можно заметить меньше провинциальных элементов, чем в Софийском соборе в Киеве. В целом он похож на постройки так называемой «элладской школы», то есть греческой части Византии. По своему убранству и архитектуре он больше всего напоминает, по словам Виноградова, храм Неа Мони на острове Хиос, построенный императором Константином IX Мономахом примерно в то же время.
«Когда мы смотрим на черниговский Спас, возникает еще одна проблема. Давайте мы признаем, что собор строили греческие мастера из Эллады. Возникает вопрос – откуда в нем взялись крестчатые колонны и связанные с ними арки? Такая конструкция опирания сводов была абсолютно нехарактерной для Греции, но ее можно найти на другом конце периферийной Византии – на северном и восточном побережье Черного моря».
По словам лектора, похожие соборы можно найти на территории Абхазии, в Трапезунде (современная Турция) и в некоторых других уголках на берегах черного моря. «У нас возникает противоречие – с одной стороны, декорации у древнерусских храмов взяты из элладской школы, а общая конструкция позаимствована у зодчих с востока Византии».
Но, как показали последние исследования Виноградова и его коллег, подобные декорации – меандры, камни-клуазанне и прочие элементы убранства – можно найти и в восточной части империи. К примеру, очень похоже выглядит Пицундский собор, сооруженный в Абхазии относительно незадолго до Софии Киевской, а также церковь Санагире в Кахетии, построенная той же бригадой мастеров.
«Опять встает вопрос – а не могли ли эти мастера прийти в Киев не из Константинополя, не из Греции, а с востока? Так интуитивно предполагал и Лукомский, но мы должны быть очень осторожны в этом ответе. Почему? Во-первых, между Пицундой, Санагирой и Софией зияет пропасть длиной в 50 с лишним лет. Конечно, всякое может быть, но вряд ли грузинские мастера могли прожить столько и справиться с столь масштабной задачей, как постройка Софии. Ее, скорее всего, строило несколько артелей мастеров. Поэтому София могла получить свои разные черты от разных мастеров», – объясняет ученый.
По его словам, гораздо вероятнее, что эти мастера пришли из третьего региона Византии, который тоже сочетает в себе все те необычные черты, о которых он рассказывал выше – греческое убранство и крестчатые столбы. Им является Крым, где в то время существовало несколько византийских колоний, с которыми русские князья часто контактировали и воевали, в том числе и Херсонес (Корсунь), где был впоследствии крещен Владимир Святославович.
«К сожалению, в Херсонесе сохранилось все очень плохо, однако недавно там все же удалось найти крестчатые столбы при раскопках на территории двух местных византийских церквей. Почему это хороший ответ? Не только потому, что Херсонес ближе всего к Киеву, ближе, чем Абхазия или Трапезунд, но потому что мы знаем, какую огромную роль Херсонес играл в истории раннего русского христианства и постройки первой Десятинной церкви».
Виноградов напомнил слушателям, что Владимир взял с собой из Корсуни после того, как он взял город и крестился, помимо принцессы Анны – мощи святых, утварь, священников, статуи и прочие культурные ценности. Вполне возможно, что вместе с религиозной атрибутикой в Киев попали и мастера из Херсонеса, тем более что, как подчеркивает историк, Владимир построил церковь в Корсуни перед тем, как он покинул покоренный город. Кроме того, священник Анастас Корсунянин, который помог Владимиру взять Херсонес в 988 году, стал впоследствии главным распорядителем десятины после завершения постройки Десятинной церкви.
Есть и другие свидетельства того, что между Корсунью и Русью были установлены тесные контакты, которых, как показывают последние исследования, не было у Тмутаракани. Недавно в Херсонесе, благодаря внимательности одного из моих коллег, была найдена древнерусская надпись, которую оставил паломник, возвращавшийся в Киев.
«Недавно была раскопана цистерна рядом с главной городской площадью Корсуни, которая была превращена в X веке в тюрьму. В этой тюрьме, те люди, которые сидели там, оставляли много разных надписей на стенах на греческом – письма о помиловании императору, примеры византийского тюремного шансона, и даже нескромные исповеди о том, чем заключенные там занимались. Кроме того, там есть рисунок огромного трезуба русского дружинника, который каким-то образом туда попал и его нарисовал. Все это укрепляет нас в мысли о том, что Русь была крепко связана с Херсонесом. И, если мы пока не можем дать решительного ответа на вопрос о том, откуда пошла русская архитектура, мы, по крайне мере, должны заново поставить вопрос о том, как она возникла», – заключает ученый.
– Андрей Юрьевич, вы говорили о проблемах с датировкой древнейших памятников архитектуры в Киевской Руси. Сегодня на западе в археологии, палеонтологии и антропологии начали набирать популярность методики точных наук, физики и химии. Нельзя ли взять образцы смальты, известки, камней и прочих строительных материалов и использовать их химический и изотопный состав для определения того, когда они были построены, откуда брались материалы и из какой школы происходили мастера?
– Да, действительно, такие методы начинают применяться, однако проблема заключается в том, что даже при калиброванных датах наблюдается очень большой разброс. То есть это хорошо для определения возраста стен неизвестного времени – мы можем взять раствор и определить ее возраст, с разбросом в плюс-минус 100 лет. Другое дело, когда у нас есть достаточно точные даты из летописей, и точность их возраста их вряд ли можно улучшить.
Но, я хочу сказать две вещи. Во-первых, с одной стороны, сегодня хорошо развились изучение строительных техник – представления о составе растворов, кирпича и так далее. К примеру, когда мы анализируем кирпичную архитектуру на Кавказе, мы часто отдаем кирпичи в лабораторию. Мы пробовали разные методики, и лучше всего работает петрографический анализ (изучение минерального состава). Но с другой стороны, есть некое головокружение от успехов – сначала кажется, что вот ты сделаешь анализ 20 образцов кирпичей и поймешь, что один из них сделала одна бригада, два других – вторая, а третий – четвертая группа мастеров. Мы даже увидели, как в одном памятнике меняется состав кирпича: в нижних кирпичах мастера использовали солому, а в верхней части памятника, им, похоже, было лень таскать ее, и они стали добавлять в «тесто» толченые камни. Поэтому, эти методы важны, но они лишь дополняют традиционные методы.
Во-вторых, я хочу добавить, что в области точной хронологии, как ни странно, мы пока мало пользуемся дендрохоронологией (вычисление возраста по кольцам деревьев). Например, очень большой прорыв я сейчас ожидаю на Кавказе, где была недавно сделана по живым деревьям непрерывная шкала на больше чем 500 лет. Коллеги из немецкого археологического института недавно в башнях в Ингушетии и в других республиках Кавказа взяли образцы балок и теперь мы сможем их датировать, хотя и с некоторой поправкой, лет на 10-20. Это будет просто большой прорыв.
– В связи с текущей ситуацией на Украине возникали ли у вас и ваших коллег затруднения в изучении памятников на территории Херсонеса и других колоний Византии, и есть ли такие проблемы сегодня?
– Мои коллеги в этом году работали на Украине, и конечно, не обошлось без проблем. Их сильно обыскивали во время въезда в Украину, но, в общем и целом работать все же там можно. Другое дело, что украинская наука тоже парализована – многие коллеги принципиально не хотят ничего слышать о сотрудничестве, есть группы украинцев, которые выехали из Крыма – например, директор крымского филиала института археологии просто покинул полуостров и уехал в Киев. Но есть и другие, выступающие за сотрудничество – например, археолог Тимур Бобровский поддерживает совместные исследования, при том, что он был сотником на Майдане. Но украинские ученые нормально относятся к новым теориям о корнях древнерусской архитектуры. Конечно, есть поклонники «древних укров», но все наши коллеги остаются в рамках научного дискурса.
Александр Телишев
Источник:
