В нынешнем году – «юбилей»: 175 лет назад путешествие по нашей стране совершил французский маркиз де Кюстин. После поездки он выпустил книгу «Россия в 1839 году».
Этот его труд стал потом чуть ли настольным пособием для всех западных и доморощенных русофобов. Но мало кто помнит, что почти одновременно в Париже вышла книга о России другого француза – поэта Теофиля Готье, который пришел от нашей страны в полный восторг.
Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин – французский аристократ и монархист – кроме сочинения книги, ничем другим особо в жизни не отличился. Его дед-генерал и отец погибли на гильотине во время якобинского террора. Репутацию самого маркиза омрачил случай, произошедший 28 октября 1824 года. В этот день де Кюстина нашли без сознания, избитого, ограбленного и раздетого, лежащего в грязи неподалеку от Парижа.
Утверждали, что маркиз, имевший гомосексуальные наклонности, назначил на дороге в парижский пригород свидание молодому солдату, а товарищи служивого избили и ограбили аристократа.
После этого положение де Кюстина в парижском обществе пошатнулось. Наверное, именно поэтому он стал много путешествовать и пробавляться написанием очерков. Маркиз посетил Англию, Италию, Швейцарию и другие европейские государства. Решил приехать и в Россию.
Два близких родственника, казненных на эшафоте, были лучшей рекомендацией де Кюстину для Николая I, который ненавидел французских революционеров. Граф М.Д. Бутурлин в своих записках писал, что поначалу «Кюстин встретил в России весьма ласковый прием, вследствие трагической судьбы его отца и деда и собственной своей «некоторой» литературной известности. В пути государь повелел окружить его всевозможными почестями. Но тем временем стало известно, что во Франции маркиз пользуется дурной репутацией из-за своих «нечистых вкусов». И, оскорбленный в лучших чувствах, император распорядился отменить все почести и более уже не принял Кюстина».
Впрочем, есть и другое мнение. Возможно, «путешественник» де Кюстин отправился в Россию с определенной целью или даже заданием. Ведь кто-то оплатил ему эту, весьма недешевую поездку. Некоторые исследователи считают, что спонсорами стали масоны, которые послали его установить связи со своими российскими единомышленниками – тайными либералами. А заодно – сочинить пасквиль о жизни ненавидимой ими православной империи.
Возмущение и негодование – с такими чувствами встретили в нашей стране книгу маркиза. Федор Тютчев назвал ее «доказательством умственного бесстыдства и духовного растления». Василий Жуковский в письме Петру Вяземскому написал:
«Если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, ответ должен быть просто печатная пощечина в ожидании пощечины материальной».
А Николай I отозвался о книге сдержанно, с нарочитым пренебрежением:
«Я прочел только что статью Кюстина, которая чрезвычайно насмешила меня: он говорит, будто я ношу корсет; он ошибается, я корсета не ношу и никогда не носил, но я посмеялся от души над его рассуждением, что императору напрасно носить корсет, так как живот можно уменьшить, но совершенно уничтожить его невозможно».
Намек был ясен: мол, если уж император в этой книге не нашел ничего, заслуживающего внимания, исключая замечания о царском корсете, то что же о ней говорить?
В наши дни исследователи рассматривают книгу де Кюстина, как яркий пример русофобии и необъективного взгляда на Россию той эпохи.
Так, согласно Вадиму Кожинову, она «проникнута русофобией» и «считается «антирусской». Илья Глазунов в одном из интервью сказал, что она учит ненависти к России.
Сочинение маркиза – конечно, не «отважная критика деспотического царского режима», как утверждали в советские времена. «Жадность в русском не рождается, она воспитывается на ненависти и эгоизме, которыми пропитана эта страна. В каждом уголке этой империи я вижу только одно, глаза которые хотят большего, но не для своего собственного блага, нет, им это не нужно, они привыкли жить как свиньи, основной задачей является отобрать и затащить в свою помойку всех и вся». Таким он нарисовал собирательный портрет нашего народа.
В России этот «французик из Бордо» недоволен буквально всем. Великолепный Петербург? Тут холодно и противно! Зачем Петр построил столицу именно здесь? Неужели не мог выбрать лучшего места? Все плохо: и погода, и архитектура, и люди. «Прежде всего, взору моему предстала хваленая статуя Петра Великого, вид которой показался мне крайне неприятен, – брюзжит де Кюстин. – По воле Екатерины она стоит на обломке скалы, украшенном фразой простой, но исполненной в своей мнимой простоте немалой гордыни: «Петру I Екатерина II». Эта конная фигура не может быть названа ни древней, ни новой; Петр здесь – римлянин времен Людовика XV. Конь, равновесия ради, попирает копытами огромную змею: неудачная эта выдумка лишь подчеркивает беспомощность скульптора». Не нравится ему даже великолепная Дворцовая площадь. «Из-за царящей здесь повсюду пустоты памятники кажутся крошечными; они теряются в безбрежных пространствах. Даже колонна Александра, возвышающаяся над Зимним дворцом, напоминает вбитый в землю колышек».
Русских он презирает. «Движения людей на улицах показались мне скованными и принужденными; в каждом жесте сквозит чужая воля… повсюду царил унылый порядок казармы или военного лагеря; обстановка напоминала армейскую, с той лишь разницей, что здесь не было заметно воодушевления, не было заметно жизни, – сетует маркиз. – Эти люди-автоматы напоминают шахматные фигуры, двигающиеся по воле одного-единственного игрока, невидимым соперником которого является все человечество. Здесь действуют и дышат лишь с разрешения императора или по его приказу, поэтому все здесь мрачны и скованны; молчание правит жизнью и парализует ее. Этот народ, лишенный досуга и собственной воли – не что иное, как скопище тел без душ».
С таким же отвращением де Кюстин описывает и Москву: «Кремль – сердце этого чудовища. Кремль есть создание существа сверхчеловеческого, но и в то же время человеконенавистнического. Сатанинский памятник зодчества – Кремль, который не удалось взорвать Наполеону».
Не нравятся ему даже русские женщины, очарование которых признано во всем мире: «Не видно было ни одного красивого женского лица. Ни одна из них не показалась мне красивою, а большинство отличается исключительным безобразием и отталкивающей нечистоплотностью».
Вывод путешественника звучит незатейливо: «Каждый, близко познакомившийся с царской Россией, будет рад жить в какой угодно другой стране».
Любопытно, но именно от де Кюстина пошел гулять по советским учебникам ярлык «Россия – тюрьма народов». От него же пошла и теория об «империи зла».
России, угрожающей Западу. Фридрих Энгельс в 1848 году лишь повторит де Кюстина, когда объявит, что цивилизованный Запад «имеет только одного действительно страшного врага – Россию».
Поэтому понятно, почему после выхода книги в свет ее стали тут же переиздавать, как сообщали, на деньги клана Ротшильдов. «Сочинение» де Кюстина была издано во Франции в 1843 году. За десять лет книга много раз переиздавалась на французском, английском, немецком, шведском и других языках. Общий ее тираж составил более 200 тысяч – колоссальная для тех времен цифра.
Позднее вспомнил о де Кюстине и Гитлер, когда собрался напасть на Россию. По его приказу книга была переиздана, и вторгшиеся в СССР немецкие солдаты несли ее в своих ранцах. Взяли ее сегодня на вооружение и наши доморощенные либералы, которые, восхищаясь Америкой и Европой, объявили это русофобское сочинение «лучшей книгой о России».
Есть в книге маркиза и еще один, очень актуальный «политический момент». Он признал то, о чем предпочитали и предпочитают помалкивать: существование заговора Запада против России. «Этот перманентный заговор ведет начало от эпохи Наполеона, – сообщил де Кюстин. – Прозорливый итальянец видел опасность, грозящую Европе со стороны растущей мощи русского колосса и, желая ослабить страшного врага, он прибегнул к силе идей. Воспользовавшись своей дружбой с императором Александром, врожденной склонностью последнего к либеральным установлениям, он послал в Петербург, под предлогом помочь осуществлению планов молодого монарха, целую плеяду политических работников – нечто вроде переодетой армии, которая должна была тайком расчистить место для наших солдат.
Эти искусные интриганы получили задание втереться в администрацию, завладеть, прежде всего, народным образованием и заронить в умы молодежи идеи, противные политическому символу веры страны, вернее, ее правительства.
Таким образом, великий полководец посеял в России семена раздора и волнений, ибо единство православного самодержавия казалось ему опасным оружием в руках русского милитаризма. С той эпохи и зародились тайные общества, сильно возросшие после того, как русская армия побывала во Франции, и участились сношения русских с Европой. Россия пожинает теперь плоды глубоких политических замыслов противника, которого она как будто сокрушила».
Поразительное признание. Аналогий с сегодняшним днем проводить не буду – они на виду у всех.
Гораздо меньше известна книга о России другого француза, поэта и путешественника Теофиля Готье, посетившего Санкт-Петербург в 1858 году. Он прибыл к нам морем из Германии через Кронштадт. Вот первое, что он увидел, едва корабль подошел к берегу: «Вдали, между молочной водой и перламутровым небом, опоясанными зубчатой стеной в башенках, медленно вставал прекрасный силуэт Санкт-Петербурга, аметистовые тона которого демаркационной линией разделяли две бледные безграничности – воздуха и воды. Золото куполов и шпилей сияло на самой богатой, самой изумительной диадеме, которую мог когда-либо нести город на своем челе. Вот и похожий на тиару Исаакиевский собор меж четырех колоколен вознес свой золотой купол, на Адмиралтействе взметнулась сияющая стрела, церковь Михаила Архангела по-московски округлила свои купола, и Сторожевая церковь заострила пирамидальные, украшенные линиями, полосами ребристые верхушки, а далее засверкало металлическими отблесками множество колоколен».
И восклицает: «Что может сравниться в великолепии с этим золотым городом на серебряном горизонте, над которым вечер белеет рассветом?»
Въехавший в город француз продолжает восхищаться: «Английская набережная выходит на угол большой площади, где Петр Великий Фальконе, протягивая руку к Неве, вздымает на дыбы коня на вершине скалы, служащей цоколем памятнику. Я тотчас же узнал его по описаниям Дидро и рисункам, которые мне довелось видеть. В глубине площади величественно вставал гигантский силуэт Исаакиевского собора с золотым куполом, тиарой из колонн, четырьмя колоннами и восьмиколонным фасадом. На ту же площадь выходила параллельная набережной улица, где на порфировых колоннах бронзовые статуи – крылатые женские фигуры, символизирующие победоносную славу – несли в руках пальмовые ветви. Все, что я, пораженный новыми городскими перспективами, смутно и наскоро заметил при быстрой езде, составило в моей голове чудесный ансамбль прекрасного вавилонского города».
Поразили Готье и люди: «Я заметил первого мужика. Это был человек лет двадцати восьми или тридцати с длинными, причесанными на прямой пробор волосами, длинной светлой, слегка вьющейся бородой, которую живописцы любят изображать на портретах Христа. Ладный и стройный, он легко орудовал своим длинным веслом. На нем была розовая рубаха, перетянутая поясом, а ее подол поверх штанов походил на низ изящного кителя. Штаны из синей материи, широкие, в густую сборку, были заправлены в сапоги. Головной убор состоял из плоской шапочки с расширяющимся кверху отворотом».
Удивили его даже грузчики и носильщики. «Не в пример моделям Риберы и Мурильо, русский мужик чист под своими лохмотьями, ибо он каждую неделю ходит в баню, – восхищался Готье. – Эти люди с длинными волосами и окладистыми бородами, одетые в шкуры животных (тулупы), привлекают внимание иностранца своей крайней контрастностью с великолепной набережной, откуда со всех сторон видны купола и золотые шпили. Однако не подумайте, что у мужиков дикий и страшный вид. У русских мужиков мягкие, умные лица, а вежливое их обращение должно бы устыдить наших грубиянов носильщиков».
Такое же приятное впечатление произвел на француза и первый повстречавшийся ему еще в порту русский чиновник.
«К моему великому удивлению, – пишет Готье, – офицер полиции, совсем еще молодой человек, обращался к каждому пассажиру на его родном языке и отвечал англичанину по-английски, немцу по-немецки и так далее, ни разу не перепутав национальности. Когда настал мой черед, он отдал мне мой паспорт и сказал с самым чистым парижским произношением: «Вас уже давно ждут в Санкт-Петербурге».
Разумеется, галантного француза восхитили русские женщины. «Если венецианки ездят в гондолах, то женщины в Санкт-Петербурге – в каретах, - пишет он. - Выходят они разве для того, чтобы сделать несколько шагов по Невскому проспекту. Шляпы и одежда здесь по парижской моде. Голубой цвет, кажется, любимый цвет русских женщин. Он очень идет к их белым лицам и светлым волосам… Их шубы украшены соболями, сибирскими голубыми песцами и другими мехами, о стоимости которых мы, иностранцы, не можем и подозревать: роскошь в этом отношении немыслимая».
В полном восторге француз и от русских жилищ. «В комфортабельной русской квартире пользуются всеми достижениями английской и французской цивилизаций, - восхищается Готье. - На первый взгляд, можно подумать, что на самом деле вы находитесь в Вест-Энде или в предместье Сент-Оноре. Но очень скоро местный уклад жизни выдает себя множеством любопытных деталей». И далее:
«Прежде всего, иконы в позолоченных серебряных окладах с прорезями на месте лиц и рук, отражая свет постоянно горящих перед ними лампад, предупреждают вас о том, что вы не в Париже и не в Лондоне, а в православной России, на святой Руси…».
Знаете, очень рекомендую почитать книгу Теофиля Готье, или же найти ее текст в интернете. Прекрасную книгу о России написал этот французский поэт. Правдивую. Может, поэтому у нас о ней мало кто знает: рекламируют исключительно де Кюстина и его единомышленников. Неужели кого-то ещё это удивляет?
Владимир Малышев
Источник:
