3 июля исполнилось 169 лет со дня рождения адмирала Феодора Васильевича Дубасова, выдающегося русского моряка, много сделавшего для развития российского военно-морского искусства и укрепления отечественного флота. Предлагаем Вашему вниманию очерк военного историка Бориса Галенина, посвященной памяти незаслуженно забытого героя России.
Начало
Адмирал Федор Васильевич Дубасов родился в 1845 году. По окончании Морского Корпуса был произведен в 1863 году в гардемарины.
Совершил кругосветное плавание, по окончании которого поступил в Николаевскую Морскую Академию на гидрографическое отделение и успешно окончил ее в 1870 году. Состоя в гвардейском экипаже, Федор Васильевич в чине лейтенанта, командирован был перед войной 1877 года в Кишинев, где получил в командование миноносный катер «Цесаревич», зачисленный в черноморский отряд Дунайской флотилии — таким образом, во время войны за свободу Болгарии (1877-1878) Федору Васильевичу пришлось действовать на Нижнем Дунае.
Подвиги и слава
В ходе этой войны к лейтенанту Дубасову пришла мировая слава.
Первым боевым делом Дубасова была постановка в Мачинском рукаве Дуная, против Браилова, 3-х линий минного заграждения. Эта операция, произведенная под огнем турок с 3 паровых катеров, обеспечила безопасность Барбошского моста, захваченного нами в самом начале войны.
Не желая останавливаться на одних пассивных действиях, Дубасов атаковал в ночь на 14 мая 1878 года, вместе с лейтенантом Шестаковым и мичманами Персиным и Балем, на 4 катерах, вооруженных шестовыми минами, турецкие суда, стоявшие в Мачинском рукаве. Броненосец “Сеиф” был потоплен без каких-либо потерь с нашей стороны. Этот подвиг принес ему высшую воинскую награду — орден Святого Георгия 4 степени. Надо представить себе, что для успеха операции крохотные кораблики должны были вплотную приблизиться к грозному боевому кораблю, рискуя первыми погибнуть от взрыва.
Командуя румынской канлодкой “Великий Князь Николай”, Дубасов принял участие в постановке мин у Гирсова и в верховьях Мачинского рукава, а затем, при переправе войск через Дунай у Галаца, Дубасов на той же лодке пошел для демонстрации к Мачину, чтобы угрозой атаки не дать туркам возможности вывести артиллерию против Галацкого отряда. Лодка и 2 катера исполнили свою работу, выдержав огонь неприятеля в течение 3-х часов, пока Галацкий отряд, переправившись из Галаца, овладел Буджакскими высотами.
В июле Дубасов перешел к Черноводам и 9 июля сделал поиск на Дунай с целью определить крайний пункт остановки турецких войск. Обстреляв найденный им лагерь, Дубасов заставил пехоту отступить из него, а затем, встретившись с монитором, вступил с ним в артиллерийский бой, в котором зажег своего противника. Только приближение второго турецкого монитора и парохода заставили Дубасова отступить.
10 июля он предпринял новую рекогносцировку к Силистрии. Выполнив ее частью водой, частью по суше, Дубасов вернулся в Черноводы, у которых поставил ряд минных заграждений.
24 августа Дубасов с одним унтер-офицером добрался берегом в Калараш (против Силистрии), оттуда к берегу Дуная и, таким образом, убедился, что моста, о котором были слухи, в действительности нет, а на острове возведена батарея. Затем, по инициативе Дубасова, было решено пустить брандера против коммерческих грузовых судов, сосредоточенных в Силистрии. К деятельности Дубасова во время войны надо отнести также заграждение минами порта Кюстенджи.
За боевые заслуги Федор Васильевич произведен был в капитан-лейтенанты, получил к Св. Георгию еще орден Св. Владимира 4 ст. с мечами и золотое оружие.
После войны
После войны Дубасов был назначен Флигель-Адъютантом и командовал в 1879—80 годах гвардейским отрядом миноносок, а в 1882 году — практическим отрядом миноносок. Действия капитан-лейтенанта Дубасова отличались всегда крайней решительностью, когда речь шла о выполнении служебного долга. Характерен случай, о котором рассказывает адмирал Александр Георгиевич фон Нидермиллер [1].
Командуя отрядом миноносок, Федору Васильевичу предстояло по выходе из Петербурга зайти в Кронштадт за углем и сразу следовать в финские шхеры со срочным поручением. Несколько задержавшись в Петербурге, он прибыл в Кронштадт, когда по случаю субботы угольный склад был уже закрыт. Послали за заведующим складом, но того найти не удалось. Тогда Флигель-Адъютант Дубасов приказал вскрыть угольный склад. Срочное поручение было выполнено. Однако недоброжелатели раздули дело, и слишком решительный моряк получил в приказе выговор от Генерал-Адмирала. И немедленно подал в отставку. Не помогли уговоры друзей и ближайшего начальства. Несколько месяцев делу не давали ход, но затем оно дошло до Государя Императора. Александр III наложил историческую резолюцию:
“Если Флигель-Адъютант Дубасов не находит возможным прибыть ко мне для объяснений, то просьбу его удовлетворить”.
Так Флигель-Адъютант Дубасов был уволен от службы.
Этот эпизод биографии Федора Васильевича невозможно не прокомметировать.
Человека, большую часть жизни прожившего при разных оттенках развитого и прочего социализма в этой истории поражает все. Послужил бы капитан-лейтенант Дубасов в Советском флоте ему быстро бы объяснили как вскрывать самовольно казенные угольные склады, как не находить возможности объяснить свой поступок Верховному Главнокомандующему, будь этот Главнокомандующий не Государь Император, а какой-нибудь генеральный секретарь. Да и сейчас, когда в этой роли Президент, мало бы наверно не показалось.
А ведь Александр III считается еще строгим Царем.
От командира крейсера до командующего эскадрой
Отставка строптивого моряка продолжалась недолго. Вскоре он был все же возвращен на действительную службу и назначен командиром крейсера «Африка» (1883-1885), после возвращения того из трех с лишним летнего кругосветного плавания под командованием Е.И. Алексеева.
Видимо время отставки Дубасову зачли как прохождение службы в условиях Крайнего Севера с ускоренным чинопроизводством. Чего только при Царском самоуправстве не бывало! Как над человеком не измывались! Он себе капитан-лейтенантом тихо в отставке сидит, а его раз! ? в капитаны 2-го ранга и вперед. Командуй, значит, крейсером. Засиделся на миноносках.
В 1887 году наш герой произведен в капитаны 1-го ранга, и последовательно занимает должности командиров крейсеров. Сначала «Светланы», а с 1888 до 1891 года фрегата «Владимир Мономах», на котором сопровождает в составе русской эскадры Наследника Цесаревича в его путешествии на Восток. Затем командует первым русским мореходным броненосцем «Петр Великий», и батареей «Не тронь меня».
В 1893 году Федор Васильевич произведен был в контр-адмиралы, и в 1897 году сначала как младший флагман, а позднее как старший, командует эскадрой Тихого океана; на этом посту он был произведен в вице-адмиралы. Ф.В. командовал эскадрой до июля 1899 года, после чего был сменен адмиралом Я.А. Гильтебрандтом.
Флигель-Адъютант контр-адмирал С.С. Фабрицкий в своих мемуарах, вышедших в 1926 году в Берлине, вспоминает, как совсем молодым офицером плавал в составе Тихоокеанской эскадры, когда произошла смена Командующих эскадрой. И адмирал Алексеев “отбыл в Россию, сдав свою должность грознейшему из адмиралов в то время в русском флоте контр-адмиралу Дубасову, герою еще Турецкой кампании”. Далее он говорит, что адмирал Дубасов не допускал обмана даже в виде шутки, “изучая сам все до мелочей, требуя от своих подчиненных работы и несения ответственности за вверенные им части, не скрывая правды от высшего начальства”.
При этом адмирала на эскадре любили. Сам крайне решительный, он всегда одобрял решительные действия своих подчиненных, хотя бы таковые на первый взгляд и не согласовывались с его приказами. Вот как оценивает деятельность адмирала Дубасова в качестве Командующего эскадрой Тихого океана официальный журнал морских кругов “Морской сборник” в статье, посвященной памяти адмирала.
На Тихом океане
“Ко времени командования адмиралом Тихоокеанской эскадрой и относится занятие Россией Квантунского полуострова: произведено это было по предписанию из Петербурга. Сам Начальник эскадры — Ф.В. Дубасов — был принципиально против этого занятия; он только что ознакомился с положением дел на Дальнем Востоке и после занятия Германией в ноябре 1897 года порта Kиao-Чау предлагал занять остров Каргодо с портом Мозампо.
Как известно, архипелаг этих островов лежит недалеко от острова Цусима, который наметил как базу и даже занял в 1861 году другой русский выдающийся адмирал И.Ф. Лихачев. Не подлежит сомнению, что Ф. В. Дубасов, глубоко уважавший названного выше деятеля и прекрасно сознававший выдающиеся военные способности последнего, хотел исправить ошибку, совершенную в 1861 году: правительство не поддержало инициативы адмирала Лихачева и ему пришлось оставить остров Цусиму.
«Занятие архипелага Каргодо с портом Мозампо, только что мною подробно осмотренным, вполне разрешает вопрос стратегического упрочения нашего на берегах Восточного океана, давая нам базу, господствующую над сообщением Кореи с Северным Китаем и Японией» — вот что писал адмирал Дубасов Петербург.
«Мог бы занять базу и удержать, минировав второстепенные проходы и занимая эскадрою главные», прибавлял он в своем донесении”.
Телеграмма эта была отправлена 26 ноября, а 29-го получено из Петербурга предписание отправить отряд судов в … Порт-Артур. Федору Васильевичу, скрепя сердце, пришлось дать приказание адмиралу Реунову идти к Квантуну. В ночь на 1 декабря отряд адмирала Реунова вышел в Порт-Артур, имея предписание Дубасова в случае оскорбительных для нашего достоинства и чести действий англичан (предполагалось, что Англия имеет виды на Артур): “действовать, защищая эту честь, как повелевает присяга”.
4 декабря адмирал Реунов занял Порт-Артур.
В последующих своих донесениях адмирал указывал на приготовления к войне Японии: «Страна деятельно и настойчиво готовится к ней и в виду этого мы, по моему убеждению, не можем связывать себе руки в действиях, которые прямо необходимы, чтобы не быть застигнутыми в беспомощном состоянии. Об этом, я не могу и не должен умалчивать перед моим начальством прямо по долгу присяги».
Затем адмирал указал на нерациональность занятия Артура в следующих выpaжeнияx: “мы вступаем уже на такой путь, с которого нет поворота... Я не хочу быть пророком, но думаю, что это неизбежно вовлечет нас в большие затруднения”.
«Как база для наших морских сил, Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям» грядущей войны с Японией.
Здравые мысли Начальника эскадры не получили должной оценки, и Министерство Иностранных Дел поступило с точностью до наоборот.
Тем не менее, “пребывание адмирала Дубасова в течение трех лет в должности Начальника эскадры в Тихом океане способствовало много возвышению престижа России на Дальнем Востоке, говорит адмирал Нидермиллер. Адмирал Дубасов с редким успехом сумел расположить начальников морских сил прочих наций не только к себе, но и ко всему усмотренному ими на кораблях русской эскадры.
Летом 1899 года во время пребывания адмирала Дубасова с частью эскадры во Владивостоке, прибыли в этот порт сначала германский адмирал, принц Генрих Прусский, а затем адмирал английской эскадры, принятые адмиралом Дубасовым со всеми подобающими почестями. Как любителям охоты, для них устраивались охоты в глубине Владивостокской бухты за “Черной речкой”, где до последнего времени еще водились тигры.
Офицеры указанных иностранных судов пользовались изысканным гостеприимством на судах русской эскадры. По особой настоятельной просьбе гостей, угощения состояли обычно из национальных произведений русской кухни, очень всем нравившихся”.
Председатель МТК
По возвращении с Востока Дубасов был назначен в 1901 году Председателем Морского Технического Комитета, на каковом посту оставался до 1905 года. В руководстве этим техническим учреждением адмирал “проявил ту же ясность мысли, которая отличала его и на посту Начальника эскадры”, говорит последняя Военная Энциклопедия царского времени в статье, посвященной Ф.В. Дубасову.
Однако нельзя не сказать, что это был не самый подходящий пост для флотоводца и дипломата Божьей милостью.
Такое впечатление, что невидимая рука отстраняла его от активной деятельности на благо флота и Родины.
На посту Председателя МТК он оставался по 1905 год. В печальной войне 1904-1905 годов адмирал не принимал непосредственного участия. Но даже косвенное участие его принесло пользу Отечеству. Не его вина, что его высочайший “рейтинг” в русском флоте не был полностью использован. Вот три эпизода, три “мгновенных снимка” тех не столько давних, сколько безнадежно ушедших вдаль времен.
Три эпизода: к биографии адмирала Дубасова
Эпизод первый: Желали видеть во главе эскадры
Сохранились свидетельства очевидцев, что после трагической гибели 31 марта 1904 года адмирала Макарова при взрыве на минном поле броненосца “Петропавловск”, в Порт-Артуре на слуху были имена трех русских адмиралов, которых и офицеры и матросы желали бы видеть во главе эскадры. Эти имена Дубасов, Рожественский и Чухнин.
Вот что говорит об этом в своей знаменитой «Расплате» летописец Порт-Артура и Цусимы капитан 2 ранга Владимир Иванович Семенов, в то время старший офицер крейсера «Диана»:
“В батарейной и в жилой палубах на видных местах были развешены наскоро составленные и (на машинке) отпечатанные списки боевых судов Балтийского и Черноморского флотов с указанием их водоизмещения, брони и артиллерии. Около «прокламаций» (как их шутя называли) толпился народ. Толковали, спорили и (право неглупо) прикидывали в уме и на пальцах, намечали состав эскадры, какую можно бы послать в Тихий океан. Офицеры, появляясь, то тут, то там, давали необходимые объяснения.
Однако же наиболее живой интерес возбуждали не споры о составе тех подкреплений, которые могут быть нам высланы, а разрешение вопроса: кто прибудет на замену погибшего Макарова.
Переходя от одной группы к другой, прислушиваясь к разговорам, часто вмешиваясь в них, подавая реплики, я был поражен той осведомленностью, которую проявляла эта серая масса по отношению к своим вождям, — ее знакомству с личными качествами высшего командного состава…
Кандидаты на пост командующего флотом, намечавшиеся на баке, — это были те же, о которых мечтали в кают-компании, за которых и я без колебания подал бы свой голос. Чаще всего слышались имена Дубасова, Чухнина и Рожественского. Отдельные замечания по поводу возможности назначения того или другого только подчеркивали правильность оценки положения.
— Зиновея [2] не пустят. Чином молод. Старики обидятся… — Дубасова — хорошо бы! — Кабы не стар… — Чего стар! Не человек — кремень! — Аврал, поди, идет в Питере — и хочется, и колется! — Ежели бы Григорья [3] — в самый раз! — Это, что говорить!.. — Дубасов-то, не гляди, что стар! — Да я нешто перечу? А все лучше бы помоложе… — Конечно Дубасова! — Зиновея! — Григория!..
Временами страсти разгорались, и сторонники того или иного адмирала уже готовы были вступить в рукопашную, но энергичный окрик боцмана или боцманмата:
— Чего хайло разинул! Думаешь, в Петербурге услышат!? — предотвращал беспорядок…
— Послушать их, — подошел ко мне однажды старший минер, — так после гибели Макарова всь флот на трех китах стоит — Дубасов, Чухнин и Рожественский…
— А вы как думаете?
— Пожалуй, что и правы…[2]
Пользуясь случаем, отвлечемся на минуту, и скажем слово в память замечательного адмирала и “истинно русского человека”, по словам адмирала Дубасова, Григория Павловича Чухнина. В период командования Федора Васильевича Тихоокеанской эскадрой, контр-адмирал Чухнин был Командиром Владивостокского порта, а во время русско-китайской войны Командующим Амурской флотилией. Дальнейшая деятельность адмирала Чухнина не была связана с Дальним Востоком. Как говорили в том же Порт-Артуре, на нем одном держался Черноморский флот.
На посту Командующего Черноморским флотом и погиб верный слуга Отечества и Престола адмирал Чухнин, пав жертвой мести революционеров за подавление им восстания пресловутого лейтенанта предателя и авантюриста Шмидта.
Эпизод второй: Как бы вы поступили на его месте, господа?
Во время войны пришлось все же вспомнить о дипломатических талантах адмирала Дубасова. При разборе Гулльского инцидента в Париже Дубасов заменил заболевшего адмирала Казнакова в качестве члена международной следственной комиссии. Только благодаря чрезвычайным усилиям, Дубасову удалось склонить мнения делегатов к заключению, которое не было оскорбительно для русского флота и личного состава, участвовавшего в происшествии на Доггер-банке.
Сам Гулльский инцидент, связанный с обстрелом 2-й Тихоокеанской эскадрой японских, или союзных японским, миноносцев на Доггер-банке, прикрывшихся английскими рыбачьими судами, разбирать здесь не будем, кроме замечания, что на подвиги нынешнего адмирала Того десять лет назад английское общественное мнение смотрело вполне одобрительно.
Скажем только об участии адмирала Дубасова в работе указанной международной комиссии. Вот что вспоминает об этом Флота Генерал, а в то время полковник по Адмиралтейству В.А. Штенгер, бывший секретарем русской делегации.
“Вскоре наш Морской Агент поделился с нами полученным сообщением, что Вице-Адмирал Федор Васильевич Дубасов назначен преемником Адмирала Казнакова и к концу Рождественских праздников приедет в Париж. Адмирала Дубасова я знал только по разным Совещаниям, в которых он принимал всегда деятельное участие. Своей внешностью и манерой себя держать Адмирал производил очень импонирующее впечатление. Он проявлял большую твердость и резко и прямо высказывал свои мнения. Говорил он прекрасно, медленно, уверенно и очень сжато. С взглядами его в Совещаниях очень считались. Несколько праздничных дней прошли для нас, остававшихся в Париже, незаметно, и день приезда нового председателя наступил. Облачившись в соответствующую форму, как это полагалось у штатских — сюртуки и цилиндры, — мы отправились встречать его с некоторым трепетом.
Подошел поезд и вышел Адмирал. Высокий, широкоплечий и сухощавый, с рыжеватыми волосами, зачесанными по-старинному вперед на висках. В тот же вечер состоялось у нас дома заседание, где Адмирал подробно ознакомился с документами и получил от нас объяснения по разным вопросам. На другой день Адмирал проделал все обязательные визиты, представлялся Президенту и Министру Delcassé, у которого затем мы все по приглашению завтракали. Завтрак этот прошел очень оживленно и симпатично.
С бароном Таубе мы вдвоем заканчивали свое Exposé de faits, давшее не мало работы. Наш Адмирал, видимо, еще не составил себе мнения о действительном положении дела, и каждый вечер мы у него собирались для выяснения всех подробностей.
К капитану Клáдо, в связи с написанным им в "Новом Времени" фельетоном, он относился очень отрицательно [5].
Свидетельские показания, которые нам приходилось выслушивать от офицеров, приехавших с эскадры, давали много материала, но не выясняли дела вполне, и было все еще мало данных, чтобы выступить в комиссии твердо и вполне уверенно. Затребованы были с эскадры подлинные телеграфные ленты и выписки из вахтенных журналов. Тем временем следственная комиссия собиралась раза два в полном составе на quai d'Orsay, для распорядительных заседаний. Была организована канцелярия и намечен порядок работ.
Наш юридический представитель барон Таубе и английский Mr. Frey в одном из заседаний ознакомили комиссию со своими взглядами на происшедший инцидент. Коротко говоря, наш представитель утверждал, что рыбачьи пароходы на Доггэр-банке были без огней и на судах эскадры видели ясно выделившиеся из них 2 миноносца, против которых и была открыта стрельба.
Англичанин же утверждал, что пароходы все были с установленными огнями, и никаких миноносцев не было и быть не могло. Ясно, что такие два диаметрально противоположные мнения помирить было невозможно и становилось чрезвычайно интересным, какой же выход из этого положения будет найден.
Было установлено ранее, что будет употребляться во время работы комиссии как официальный язык только французский. Председателем Комиссии был избран старший из присутствующих, французский адмирал Фурнье…
Настал, наконец, день заседания. Обе стороны огласили свои Expose de faits, как они их понимали. Вскоре попросил слова английский адмирал, пожилой Sir Beaumont и, встав, начал длинное изложение всего дела и своего взгляда на английском языке. Лишь только он закончил свою речь, поднялся Адмирал Дубасов и отчетливо и медленно заявил, что в распорядительном своем заседании Комиссия приняла официальным деловым языком — французский язык, английский же адмирал, вопреки этому, выступил с речью на английском языке; посему он, адмирал Дубасов, считает себя вправе и обязанным изложить свою точку зрения на своем языке, т.е. по-русски, и затем Адмирал произнес длинную речь по-русски.
Большинство присутствующих хлопали глазами, ничего не понимая. Окончив свое обращение, Адмирал Дубасов прибавил, что его, конечно, никто не понял, и поэтому он повторит сказанное по-французски. Эффект от такого выступления Адмирала получился колоссальный, и нечего и говорить, что после этого никто уже не покушался говорить на заседаниях по-английски.
Однако, как выше я уже указал, взгляды на дело обеих сторон были непримиримы. Заседания продолжались еще, но уже видно было, что на почве выясненного материала постановить решение, удовлетворяющее обе стороны, было почти невозможно.
Тогда Адмирал Дубасов нашел другой выход”.
И выход, который любой адвокат, а в сущности именно такова была роль адмирала Дубасова в международной комиссии, иначе как гениальным бы не назвал.
Широко известен случай из многогранной деятельности великого русского адвоката, тезки нашего адмирала Федора Никифоровича Плевако. Предстоял совершенно безнадежный процесс по доказанному обвинению в краже одним священником церковных средств. Пресса, и вообще-то не очень настроенная к Православной Церкви неистовствовала. Заключение присяжных было, по-видимому, предрешено. В составе их были в основном замоскворецкие купцы, плохо относящиеся к нарушению прав собственности вообще, а уж церковной тем паче. Многие были старостами своих храмов или членами приходских советов. И все же, перед решающим заседанием Федор Никифорович при свидетелях сказал, что выиграет дело одной фразой. Знакомые вежливо усмехнулись, но зал суда в этот день был переполнен. Когда адвокату дали слово, Плевако вышел перед присяжными, поклонился им в пояс и произнес:
“Русские люди! Сорок лет человек этот отпускал вам грехи. Отпустите и вы ему один раз”.
Надо ли говорить, что оправдательный вердикт был вынесен единогласно. Но, то великий адвокат и, в сущности, гражданский иск.
Здесь же имел место международный политический процесс по дискредитации Русского Императорского Флота. Ясно было, что, никакими документами и свидетельствами, англичан с их пути не свернуть. И вот адмирал Дубасов выступил, обратившись непосредственно к адмиралам, представителям иностранных держав, членам международной следственной комиссии. Заслуженным и опытным морякам, флотоводцам. Он предложил им ответить на один вопрос, забыв на минуту, были ли или нет миноносцы:
“Прав ли был Адмирал Рожественский, ведший эскадру из 48 разнообразных судов, когда, неся колоссальную ответственность, под давлением всех агентурных сведений и сообщений с судов самой эскадры, он принял меры для охраны эскадры и в известный момент открыл стрельбу?”
Как бы вы поступили на его месте, господа?
И адмиралы настоящие моряки! забыв о полученных политинструкциях единодушно взревели, не знаю уж на языке комиссии, или каждый на своем:
“Расстреляли бы всех, к чертовой матери!”.
Действия адмирала Рожественского единогласно были признанны при данных обстоятельствах единственно верными. И еще сказано было, что так поступил бы на его месте каждый начальник столь многочисленной и разнородной эскадры” [6].
Пятно с русского флота и его личного состава было стерто. Заслуженной наградой Адмиралу стало почетное звание Генерал-Адъютанта Свиты Его Величества.
На мой взгляд, если бы адмирал Дубасов решил бы зарабатывать на хлеб адвокатурой, то с голоду бы не помер! А если б вместо Витте в Портсмуте переговоры с японцами вел, то не только пол-Сахалина не отдал бы, но и Порт-Артур России вернул. Тем более, как мы увидим далее, это было совершенно реально.
Эпизод третий: До полного поражения противника
Третий эпизод, с которым мне хотелось бы ознакомить читателя это позиция адмирала Дубасова на Совещании, посвященном вопросу о возможности и уместности заключения мира с Японией не выиграв войны. Совещание это состоялось под личным председательством Государя Императора 24 мая 1905 года в Царском селе. И речи на нем велись, откровенно говоря, пораженческие. Императору просто на психику давили. Категорически против заключения мира был член Государственного Совета Генерал-Адъютант Дубасов. Его позицию частично поддержали генералы Гриппенберг и Рооп, и под конец Совешания ? Военный министр.
Приведем отрывок из Журнала Совещания.
Журнал Военного Совещания под Личным Председательством
Его Императорского Величества 24 мая 1905 года в Царском Селе
Присутствовали: Е. И. В. Великий Князь Владимир Александрович, Е. И. В. Великий Князь Алексей Александрович, Генерал от Инфантерии Рооп, Генерал от Инфантерии Лобко, Генерал-Адъютант Гриппенберг, Генерал от Инфантерии Гродеков, Генерал-Адъютант барон Фредерикс 1-й, Генерал-Адъютант Алексеев, Генерал-Адъютант Авелан, Генерал-Адъютант Сахаров, Генерал-Адъютант Дубасов [7].
Государь Император открыл заседание и сообщил членам Совещания, что им сделан был запрос Главнокомандующему о том, как отразилась на настроении армии потеря нашего флота и какие изменения она должна вызвать в дальнейших действиях армии. От Главнокомандующего получены по сему поводу две телеграммы, которые и разосланы членам совещания накануне.
Его Величество предложил на обсуждение следующие четыре вопроса:
- Возможно ли удовлетворить, при нынешнем внутреннем положении России, тем требованиям, которые ставит Главнокомандующий для успеха действий нашей армии против японцев?
- Имеемые боевые средства дают ли возможность воспрепятствовать японцам занять в ближайшем будущем Сахалин, устье Амура и Камчатку?
- Какой результат может дать при заключении мира успех нашей армии в северной Маньчжурии, если Сахалин, устье Амура и Камчатка будут заняты японцами?
- Следует ли немедленно сделать попытку к заключению мира?
Генерал-Адъютант Дубасов сказал: «Несмотря на тяжелые поражения, на суше и, в особенности, на море, Россия не побеждена. Мало того, Россия, продолжая борьбу, непременно должна победить своего врага.
Наше движение на Восток есть движение стихийное — к естественным границам; мы не можем здесь отступать, и противник наш должен быть опрокинут и отброшен.
Для достижения этого надо посылать на театр действия самые лучшие войска. Что касается Владивостока, то его нетрудно взять с моря, и он более трех месяцев, вероятно, не продержится; но, несмотря на это, войну следует продолжать, так как мы, в конце концов, можем и должны возвратить обратно все взятое противником.
Финансовое положение Японии, конечно, хуже нашего: она делает последние усилия; наши же средства борьбы далеко не исчерпаны.
Для обеспечения успеха нашей армии нам необходимо начать немедленно укладку второго пути и упорядочить наши водные сообщения. Я уверен, что после последних поражений условия мира, предложенные Японией, будут чрезвычайно тягостны, и потому, по моему глубокому убеждению, для того, чтобы изменить эти условия в нашу пользу, необходимо продолжать борьбу до полного поражения противника».
Великий Князь Владимир Александрович сказал: «Всем сердцем разделяю сокровенные чувства, высказанные Адмиралом Дубасовым, но я полагаю, что мы в таком положении, что мы все сбиты с толку; так продолжать жить мы не можем. Мы все будем охотно и с радостью умирать, но нужно, чтобы от этого была польза для России [8].
Мы должны сознаться, что мы зарвались в поспешном движении к Порт-Артуру и на Квантунг; мы поторопились; не зная броду, мы сунулись в воду; мы должны остановиться; со временем мы дойдем, но теперь мы находимся в таком, если не отчаянном, то затруднительном, положении, что нам важнее внутреннее благосостояние, чем победы [9].
Необходимо немедленно сделать попытку к выяснению условий мира. С глубоким убеждением, всем сердцем преданный Вашему Величеству и России, я повторяю, что надо теперь же приступить к переговорам о мире, и, если условия будут неприемлемы, то мы пойдем все в ряды войск умирать за Ваше Величество и за Россию. Из двух бед надо выбирать меньшую. Мы живем в ненормальном состоянии, необходимо вернуть внутренний покой России».
Генерал Рооп сказал: «Я не могу согласиться с тем, чтобы немедленно просить мира. Попытка предложить мирные условия есть уже сознание бессилия. Ответ будет слишком тягостный. Заключение мира было бы великим счастьем для России, он необходим, но нельзя его просить. Надо показать врагам нашу готовность продолжать войну, и, когда японцы увидят это, условия мира будут легче».
Государь Император изволил сказать: «До сих пор японцы воевали не на нашей территории. Ни один японец не ступал еще на русскую землю, и ни одна пядь русской земли врагу еще не уступлена. Этого не следует забывать. Но завтра это может перемениться, так как, при отсутствии флота, Сахалин, Камчатка, Владивосток могут быть взяты, и тогда приступить к переговорам о мире будет еще гораздо труднее и тяжелее».
Великий Князь Владимир Александрович добавил: «Не на посрамление, не на обиду или унижение могу я предлагать идти, а на попытку узнать, на каких условиях мы могли бы говорить о прекращении кровопролитной войны. Если они окажутся неприемлемыми, мы будем продолжать драться, а не продолжать начатую попытку».
Генерал Рооп возразил: «В вопросе о мире и войне необходимо считаться с мнением народа. Кроме того, по статье 6-й положения о Государственном совете, он может привлекаться к суждению о мире и войне. Война может быть только тогда успешна, когда существует единодушие национальное, как в данном случае теперь у японцев. С другой стороны, если 135 миллионов будут противиться желанию мира, то положение будет хуже еще, чем оно есть. В этих вопросах надо считаться с общественным мнением.
Переговоры о мире, если их начать сейчас, не улучшат внутреннего положения. Недовольство возрастет. Начать переговоры без уяснения, готов ли народ на все жертвы для продолжения войны или жаждет мира, — весьма рискованно. Если Япония будет знать, что Россия ищет мира, то, конечно, условия ее будут для России настолько тягостными, что они окажутся неприемлемыми, и мы потерпим лишь унижение».
Военный Министр сказал: «При нынешних условиях кончать войну — невозможно. При полном нашем поражении, не имея ни одной победы или даже удачного дела, это — позор. Это уронит престиж России и выведет ее из состава великих держав надолго.
Надо продолжать войну не из-за материальных выгод, а чтобы смыть это пятно, которое останется, если мы не будем иметь ни малейшего успеха, как это было до сего времени. Внутренний разлад не уляжется, он не может улечься, если кончить войну без победы.
Не знаю настроения народа, не знаю, как он отнесется к этому вопросу, но получаемые мною письма и запросы отовсюду говорят о продолжении борьбы для сохранения достоинства и военной чести России».
Генерал-Адъютант барон Фредерикс сказал: «Я всею душою разделяю мнение Военного Министра, что мира теперь заключать нельзя, но узнать, на каких условиях японцы готовы бы теперь прекратить войну, по моему глубокому убеждению, — следует».
Великий Князь Владимир Александрович прибавил: «Я вполне, — как и всякий военный, я в этом уверен, — понимаю Военного Министра. Нам нужен успех. Но до сих пор мы все время ошибались в наших расчетах и надеждах, и в самые критические моменты эти надежды рвались, и мы не имели ни одного успеха».
Генерал-Адъютант Гриппенберг возразил: «Ваше Императорское Величество, под Сандепу успех был, но нам приказали отступить [10], а японцы были в критическом положении: они считали сражение проигранным и были крайне удивлены, что мы отступили».
Великий Князь Владимир Александрович сказал: «Мы еще не отдали врагу ни одной пяди русской земли. Мы должны продолжать посылать войска. Переговоры о мире ни к чему нас не обязывают, а для войны оборонительной у нас вполне достаточно сил».
Великий Князь Алексей Александрович заметил, что переговоры о возможности мира должны вестись в тайне.
Генерал-Адъютант Дубасов сказал: «Каковы бы ни были условия мира, они все-таки будут слишком тяжелы для престижа России. Это будет поражение, которое отзовется на будущем России как тяжелая болезнь» [11].
Адмирал умел заглянуть за горизонт!
Заметим, что при обсуждениях вопроса о заключении мира Адмирал настаивал на продолжении войны потому, что во-первых, он единственный из присутсвующих, кроме, конечно, Государя Императора, ясно осознал и сформулировал, что наше движение на восток ? это не колониальная экспансия, а естественное стихийное движение к естественным границам, во-вторых — он ясно понимал, что поставившая на карту все свое существование маленькая Япония не сможет долго выдержать такого напряжения. Войну следует вести до полного поражения противника.
Если бы Адмирал только знал, насколько он прав! [12]
И такого человека поставили на технический комитет! Видно чтобы в политику не лез.
Враг внутренний. Настоящий враг
В 1905 года Адмирал, как Генерал-Адъютант, командируется в Черниговскую, Полтавскую и Курскую губернии для подавления беспорядков. И подавляет, разумеется. “Не останавливаясь, как пишет с запоздалой злобой первая БСЭ в 1931 году, перед уничтожением жилищ и имущества восставших.
В ноябре 1905 года Дубасов был назначен Московским Генерал-Губернатором и руководил разгромом декабрьского восстания” [13].
Осветим этот вопрос чуть подробней. С русской точки зрения. А то мы знаем только со школьных лет о героизме очередных Бауманов и столь же геройской защите неустановленными пролетариями пресненских баррикад.
Кстати уж о Баумане. Этот “ветеринарный грач” [14] издевался публично на улице над царским портретом. И, как пишет один источник, “был убит простым русским дворником”, не стерпевшим надругательства.
В то время поступок дворника еще не назывался экстремизмом! Хотя интеллигентской вони было столько, что ей и в наши дни отдают дипломы одного из крупнейших технических ВУЗов России.
Декабрьское восстание. Как было на самом деле
Заканчивается трагический 1905 год. Значительная часть русского народа поддалась агитации своих врагов и выступила против власти, спасающей этот народ вопреки его воле. Но, Слава Богу, в том году оставались еще у Русского Царя, а значит и у русского народа верные слуги. Итак, 1905 год. Декабрь.
В столице Совет Рабочих Депутатов пытается готовить вооруженное восстание. Однако его руководители чуют, что присутствие гвардейских полков делает всякую попытку восстания в Петербурге совершенно безнадежной.
“Кому-надо” этот фактор учтут, и к Февралю 1917 гвардейские полки будут уничтожены. De facto. Во второстепнных сражениях Великой войны.
Но в 1905 году пришлось искать другие методы. Для начала был выбран — удар по государственным финансам.
2 декабря восемь петербургских газет опубликовали "Манифест Совета Рабочих Депутатов". В этом Манифесте Совет дал руководство к действию: "Надо отрезать у правительства последний источник существования — финансовые доходы”.
Для этого следует: 1) отказываться от платежа налогов; 2) требовать при всех сделках уплаты золотом или полноценной серебряной монетой; 3) брать вклады из сберегательных касс и банков, требуя уплаты всей суммы золотом; 4) не допускать уплаты по займам, которые правительство заключило, "когда явно и открыто вело войну со всем народом".
Таким образом, предполагалось распылить золотой запас Государственного банка, чтобы обесценить бумажный рубль, и в то же время лишить власть возможности заключать заграничные займы.
Но власть на этот раз ответила быстрым ударом. Все газеты, напечатавшие "манифест", были в тот же день закрыты, а на следующий день, 3 декабря, был арестован и весь Совет Рабочих Депутатов. Конечно, у него имелись "заместители", президиум Совета еще собирался, выносил резолюции. Но история Совета, как властного учреждения, как "второго начальства", кончилась с этим арестом, и вместе с ним исчезла революционная бесцензурная печать.
“Борцы за народное счастье” почувствовали, что паралич власти кончается, почва уходит из-под ног, и решили дать генеральный бой: всеобщую забастовку, переходящую в вооруженное восстание. Мечталось о присоединении войск к восставшим. Наиболее удобным местом для начала мероприятия была признана Москва, где генерал-губернатор П.П. Дурново своим полным бездействием облегчал деятельность революционных организаций. К тому же, в войсках московского гарнизона (особенно в Ростовском полку) происходило брожение; солдаты "предъявляли требования" командирам, отказывались повиноваться. Казалось дело на мази.
Но пришлось обломаться: 5 декабря в Москву прибыл новый Генерал-Губернатор Адмирал Дубасов.
Принимая представителей администрации, Федор Васильевич сказал: "В этой самой Москве, где билось сердце России горячей любовью к Родине, свила себе гнездо преступная пропаганда. Москва стала сборищем и рассадником людей, дерзко восстающих для разрушения основ порядка... При таких условиях, мое назначение на пост московского Генерал-Губернатора приобретает особый характер.
Это — назначение на боевой пост...
Я убежден в победе над крамолой, которую можно победить не только залпами и штыками, но нравстенным воздействием лучших общественных сил... Теперь крамола обращается к законной власти с дерзкими требованиями, бросает дерзкий вызов с поднятым оружием. Вот почему я не поколеблюсь ни на одну минуту и употреблю самые крайние меры: я буду действовать, как повелевает мне долг".
Эффект адмиральских слов был моментален. В тот же день закончились беспорядки в Ростовском полку: внезапно почувствовавшие прилив патриотизма и осознавшие необходимость воинской дисциплины солдаты "качали" своего командира и кричали ему "ура". Однако троцкисты-ленинцы не унимались.
6 декабря был издан "приказ о революции", как выразилось "Новое Время": на 12 часов дня, 8-го декабря, объявлена была всеобщая забастовка.
"Пролетариат не удовлетворится никакими частичными перемещениями политических фигур правительственного персонала. Он не прекращает стачки до тех пор, пока все местные власти не сдадут своих полномочий выбранному от местного населения органу временного революционного управления", — говорилось в воззвании, подписанном социал-демократами, эсэрами, союзом железнодорожников этим–то чего нехватало, почтово-телеграфным союзом и московским и петербургским совдепами.
Даже такой матерый враг самодержавия как П.Н. Милюков в своей газете предостерегал крайние партии от такого рискованного шага. Боялся видно, что если вдруг власти начнут давить, и ему могут шкурку попортить.
Третья всеобщая забастовка началась в назначенный срок 8 декабря, но как-то вяло. Многие железные дороги прямо отказались к ней примкнуть. В Петербурге бастовала только незначительная часть рабочих. "Приказали начать забастовку, а не слушаются!" — иронически замечало "Новое Время" 9 декабря, и уже на следующий день сообщало: "Всероссийская забастовка провалилась самым плачевным образом". Но говорить о полной победе было преждевременно.
Забастовали железные дороги московского узла, кроме Николаевской, которая усиленно охранялась войсками. Революционные партии, собравшие в Москве около двух тысяч вооруженных дружинников, решили продолжать выступление по намеченному плану.
Главной задачей было добиться перехода войск на сторону революции. Штаб боевых дружин, поэтому решил повести партизанскую войну на территории древней столицы. Дружинникам были даны следующие "технические указания". Похоже, что лично будущим Наркомвоенмором [15]:
"Действуйте небольшими отрядами. Против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает... Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти".
Расчет был подл и элементарен: солдаты будут стрелять, попадая не в скрывшихся дружинников, а в мирное население; это озлобит его, и побудит примкнуть к восстанию. Будущий наркомвоенмор туго знал свое дело.
Опять же возникают вопросы. Понятно ? Россия не Швейцария. Ледорубы в дефиците. Ну а обыкновенные топоры для Льва Давыдовича не подошли, что ли? Или генерала Судоплатова не хватало?
По всему городу строили баррикады — по большей части из опрокинутых саней или телег, и выломанных ворот, с фундаментом из снега. Баррикад было много, но их вообще не защищали; они должны были только задерживать движение войск, и облегчать возможность обстрела из окон.
Такая тактика позволяла вести борьбу, почти не неся потерь: дружинники стреляли в войска и тотчас скрывались в лабиринте внутренних дворов.
Подонки подстреливали отдельных городовых, стоявших на посту. Но это возымело и нежелательный для пистолетчиков эффект. Драгуны и казаки, которые сначала действовали неохотно, озлобились, и гоняться за неуловимым противником стали с азартом.
Даже у либеральной прессы методы и средства “революционной борьбы” стали вызывать отвращение. А возможно каким-нибудь пронырливым работникам пера под горячую руку от тех же казаков нагайкой досталось.
"Можно ли считать мужеством стрельбу из-за угла, из подворотни, из форточки?" — писал 23 декабря в "Новом Времени" некий "Москвич". — Выстрелить, а затем удирать через заборы и проходные дворы, заставляя за свою храбрость…расчитываться мирных граждан жизнью и кровью — куда какое мужество и героизм, не поддающийся описанию".
Не, ну явно чувствуется личный жизненный опыт, ? наверняка по шее получил. Отсюда и “жизнью и кровью”.
Был издан приказ, предписывающий дворникам держать ворота на запоре. Дружины ответили контрприказом: дворников, запирающих ворота, избивать, а при повторении — убивать. Несколько домов, из окон которых стреляли, пришлось подвергнуть артобстрелу. Партизанская война тянулась с 9-го по 14-е декабря — среди казаков и драгун начало сказываться физическое утомление. Утомление ощущалось в войсках, но и дружинники все чаще наталкивались на добровольную милицию, организованную Союзом Русских людей.
14 декабря адмирал Дубасов обратился по прямому проводу в Царское Село к Государю. Он объяснил положение и подчеркнул, какое значение имеет исход борьбы в Москве. Государь понял своего адмирала и отдал приказ отправить на подмогу Лейб-Гвардии Семеновский полк под командою генерала Георгия Александровича Мина.
Прибытие 15 декабря Семеновского полка в Москву окончательно решило судьбу революционного выступления. Дружинники резко поняли, что время дворников и редких драгун прошло, и стали отходить за город. Перед уходом они еще явились на квартиру начальника охранного отделения Войлошникова и расстреляли его, несмотря на мольбы его детей.
Почерк будущих чрезвычаек сформировался задолго до октября 1917-го, но значения должного не придали. А ведь вырежи тогда эту мразь под корень ста тысячами, глядишь, обошлось, ? и не вымирали бы сейчас остатки русского племени со скоростью 10 000 человек в день! [16]
А ведь подумать только, что если пусть не виселица, пусть не расстрел с чадами и домочадцами, как потом практиковали верные троцкисты-ленинцы со всеми виновными по их людоедским законам, а еще больше с теми, кто даже по этим законам были невинны, нет, не расстрел.
Так, высылка всех террористов, утопистов и революционеров, особенно теоретиков, с семействами в солнечные Оймякон и Верхоянск, пустующие земли Арктики и Антарктики, как предлагал великий Менделеев. Пусть себе там социализмы с иными – измами строят. Можно, конечно, к примеру, и на Таймыр, полезный никелевый комбинат для Родины создавать. Но уж высылка тотальная, без всякой замены штрафом и прочими административными мерами.
Трудно даже представить себе, не то, что описать, какой прилив верноподданнических чувств нелицемерных испытала бы в этом случае та самая, то ли прокладка, то ли прослойка именуемая “русской интеллигенцией”. Поскольку меры порицания Русской власти или иного воздействия на нее со стороны международной передовой общественности были бы в этом случае лишь вероятны, а со стороны отечественного закона неотвратимы.
Министров-либералов и прочих «русских европейцев» в отставку, а на их место достойных представителей русского народа, а лучше ? его Союза. Союза Русского Народа, вернее именуемого воинством Святого Георгия.
Опасения, что при этом государство стало бы хуже управляться беспочвенны. Исторический опыт доказал, что несмотря даже на руководство кухарок, их домочадцев и потомков, прямых и духовных страна первой вышла в Космос, создала самый мощный в мире подводный ядерный флот и прочее. И потребовалась большая международная идеологическая работа с указанными потомками, чтобы страну этих достижений лишить.
А под руководством действительно здоровых сил русского народа, давно уж, не только на Луне, но и на военной планете Марс, водружен был бы Русским Императорским Космическим Флотом черно-желто-белый царский штандарт.
Но вернемся в декабрьскую Москву 1905 года. Что могла для спасения древней столицы и державы русская Лейб-Гвардия сделала. Прямым комментарием к московским событиям звучит чеканная фраза кайзера Вильгельма II:
“Где является Гвардия там нет места демократии!”
Семеновский полк, ау!
Главной "коммуникационной линией" революционеров была Московско-Казанская дорога. Отряд семеновцсв с полковником Риманом во главе, двинулся вдоль этой дороги, занимая станции и расстреливая захваченных с оружием дружинников. Небось мало. В самой Москве стрельба затихла. Только в пресненских переулках, революционеры ховались два-три дня дольше. Наконец 18 декабря, после профилактического артобстрела, и Пресня была занята — без боя — отрядом семеновцев.
Мужество адмирала Ф.В. Дубасова и генерала Г.А. Мина отсрочило в тот раз без больших жертв победу “русской” революции. За десять дней борьбы общее число убитых и раненых не превысило двух тысяч. Генералу Мину придется заплатить жизнью за спасения Родины от врага худшего, чем все немцы и японцы вместе взятые [17]. Адмиралу Дубасову “повезло”: эсеровская бомба только убила его адъютанта, а самому Генерал-Губернатору раздробила ступню.
Общая мягкотелость властей в борьбе с революционной сыпно-тифозной вошью привела к тому, что в 1906 году террористические акты умножились. За год было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. Нужна была тотальная дезинфекция, а идти на нее почему-то боялись. Столыпинских воротников катастрофически не хватало.
За вторую половину 1906 года погибли самарский губернатор Блок, симбирский губернатор Старынкевич, варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский, главный военный прокурор Павлов, граф А.П. Игнатьев отец автора “Пятьдесяти лет в строю”, энергичный петербургский градоначальник фон-дер-Лауниц.
2 декабря 1906 года было совершено вторичное покушение на адмирала Дубасова. Великодушный адмирал просил Государя о помиловании того, кто на него покушался. П.А. Столыпин высказался против такого исключения. И был тысячу раз прав!
Государь ответил Ф.В. Дубасову письмом от 4 декабря 1906:
"Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови, и уже предотвратила". (Последние слова — от "к горю и сраму нашему" процитированы Государем из письма П.А. Столыпина) [18].
Но главное было сделано. Генералы Мин, фон-дер-Лауниц, Адмирал Чухнин и другие мученики долга не напрасно отдали свои жизни. Здоровые силы русского народа смогли в этот раз победить революционную заразу. Убийства уже не устрашали; и в обществе они вызывали не сочувствие, а растущее возмущение. “Революционное движение” вырождалось и разлагалось. Одну из решающих ролей в победе над ним сыграл и Адмирал Федор Васильевич Дубасов.
В 1906 году Федор Васильевич произведен был в полные адмиралы и назначен постоянным членом Совета Государственной Обороны. На всех этих постах адмирал сохранял неизменную твердость характера и прямоту, бывшие отличительными чертами этого замечательного человека.
“Вредный” офицер
Не раз приходилось адмиралу, до достижения высших должностей, терпеть неприятности именно из-за этих своих качеств. Еще в 1887 году Федору Васильевичу, тогда еще капитану 1-го ранга, было сказано, что он принадлежит к числу «вредных» офицеров, а между тем, по словам Федора Васильевича, он был виновен «лишь тем, что не совсем похож на других».
А не похож он на других был тем, говорит “Морской сборник”, в уже упомянутой статье, что видел то нaпpaвлeниe, которое принято было во флоте в восьмидесятых годах [19], ясно сознавал, что к хорошему оно привести не может, и не желал идти по его течению.
Мысли адмирала Дубасова хорошо обрисовывают его образ борца в переписке с отставным вице-адмиралом — Иваном Федоровичем Лихачевым, выдающимся моряком и большим военным умом. Первым осознавшим для русского флота значение Цусимы, первым указавшим на необходимость создания Морского Генерального Штаба.
Лихачев был уволен в отставку в 1883 году и Федор Васильевич, глубоко огорченный и пораженный этим, написал адмиралу письмо:
«В 1882 году, в Париже, я имел большое счастье не только познакомиться с Вами, но отчасти и заниматься под Вашим руководством; в это краткое время я сделал в своей жизни большое приобретение: в лице Вашем я нашел живой пример той горячей любви и высоконравственного отношения к избранному делу, которые так редки в наше время, и которые должны быть так ценны нашему дорогому, но расшатанному флоту…
Вы были для флота в полном значении этих понятий и тем и другим, и, лишаясь Вас, флот понесет тяжелый удар и невознаградимую утрату. — Я позволю себе прибавить, что удар этот почувствуется всеми знавшими Вас тем сильнее, что в числе причин удаления Вашего от дела, которому вы столько отдали, встревоженному чувству представляется не одна лишь болезнь, но и другие мотивы».
В 1887 году Федор Васильевич благодарит адмирала Лихачева от всего сердца за письмо, «полное для меня самых дорогих, самых поучительных указаний».
В том же письме Федор Васильевич пишет о главном зле для личного состава флота — о полном безразличии общества:
«Надо заметить, что самым безотрадным образом действует во всем этом не столько сопротивление, которое всегда предпочтительно, потому что его можно, в конце концов, сломить, — сколько полное и невежественное безразличие, за которым кроется лень и отсутствие всяких высших интересов…
— Такими горькими думами приходится заканчивать каждый прожитый день работы и борьбы, и если бы необъятный Божий мир замкнулся в узкие рамки только этих преходящих интересов, то не стоило бы и жить в нем.
К счастью, вне этого, жизнь дает другие радости, и такие, которых ни отнять от нас, ни осквернить, никакая человеческая власть не может, а в этом-то источнике, который человек носит в своем сердце, — и обновляются силы наши для новой борьбы».
Православный был человек адмирал Дубасов! А слова его в наши дни актуальнее стали в тысячу раз.
В немногих строках, посвященных памяти адмирала, конечно, нельзя полностью выразить его образ, но, думается, что этих небольших выдержек из писем к адмиралу Лихачеву, достаточно, чтобы уяснить себе, что за человек был Федор Васильевич, по какому направлению он шел; чего он добивался.
Оценка его жизни принадлежит истории, которая, конечно, не обойдет молчанием деятельности этого выдающегося государственного человека и моряка. А его образ займет достойное своему значению место в истории флота последнего времени, рядом с незабвенными образами адмиралов Г.И. Бутакова, С.О. Макарова и славного учителя адмирала Дубасова — И.Ф. Лихачева [20].
“К сожалению, продолжает “Морской сборник” ему не удалось осуществить многого из того, что он хотел, что он считал необходимым для блага Родины — одной из таких неосуществленных задач было занятие Мозампо, которым адмирал, следуя заветам Лихачева, хотел поправить наше незавидное стратегическое положение на берегах Тихого океана при решении Корейского вопроса — однако ход исторических событий последнего времени блистательно доказал, что мысли адмирала были верны, и ошибалась противная сторона”.
Примечания
1. Нидермиллер А.Г., фон. От Севастополя до Цусимы. Рига, 1930.
Александр Георгиевич фон Нидермиллер (1851 – после 1930). Контр-адмирал (1902). Один из немногих единомышленников и помошников адмирала Рожественского. Возглавил Главный Морской Штаб после ухода 2-й эскадры. В Цусимском бою на эскадренном броненосце “Ослябя” героически погиб, отказавшись покинуть тонущий корабль, его единственный сын лейтенант Владимир фон Нидермиллер. Артиллерийская башня, командиром которой был лейтенант Нидермиллер, стреляла до последней минуты жизни броненосца.
2. Зиновий Петрович Рожественский. /Прим. Влад. Семенова/.
3. Григорий Павлович Чухнин. /Прим. Влад. Семенова/.
4. Семенов Вл. Расплата. Трилогия. I. Порт-Артур и поход 2-й эскадры. 3-е посм. изд. – СПб.-М., с.105-107.
5. Клáдо и здесь успел нагадить! /Капитан 2 ранга Клáдо — один из офицеров, посланных со 2-й эскадры в качестве свидетелей по Гулльскому инциденту. Подробнее о его патриотической деятельности в Книге III.
6. Флота Генерал В.А. Штенгер. Подготовка II эскадры к плаванию. /В сб.: С эскадрой алмирала Рожественского. – СПб.: “ОБЛИК”, 1994.
7. Великий Князь Владимир Александрович — Главнокомандующий Петербургским военным округом и войсками гвардии; Великий Князь Алексей Александрович — Генерал-Адмирал; Генерал Рооп — член Государственного Совета, Командующий войсками Одесского Военного округа; Генерал Лобко — Государственный Контролер; Генерал Гриппенберг — бывший Командующий 2-й Маньчжурской армией; Генерал Гродеков — Командующий войсками Приамурского Военного округа; Генерал-Адъютант барон Фредерикс — Министр Императорского Двора; Генерал-Адъютант Алексеев — Наместник на Дальнем Востоке; Генерал-Адъютант Адмирал Авелан — Управляющий Морским Министерством; Генерал Сахаров — Военный Министр; Генерал-Адъютант Адмирал Дубасов — член Государственного Совета.
8. Ну, прямо по Стесселю и Небогатову!
9. Одно без другого не бывает!
10. Обрати внимание читатель на эти слова генерала Гриппенберга. Они того заслуживают. Отступать под Сандепу ? приказал генерал Куропаткин. В Книге 2 мы к нему еще вернемся.
11. Красный архив. М.-Л., 1928, т. 3, с. 191-204.
12. См. Книга 2, ч. 3, гл. 2: Возможность победы. Украденная.
13. БСЭ. Т. 23. – М.: ОГИЗ РСФСР, 1931, ст. 543-544.
14. По гражданской профессии Бауман был ветеринаром, а партийное погоняло имел — Грач.
15. Л. Троцкий. 1905-й год.
16. Гурьев Н.Д. О временном пути в вечность. – М.: Крафт+, 2005.
17. Спаситель Москвы генерал Мин был расстрелян в спину на перроне Ново-Петергофского вокзала в 8 часов вечера 13 августа 1906 года эсеровской гнидой женского рода. /См.: Климаков Юрий. Георгий Победоносец. Генерал Георгий Александрович Мин (1855-1906). В кн.: Воинство Святого Георгия. Жизнеописания русских монархистов начала XX века. К 100-летию Союза Русского Народа. – СПб.: Царское дело, 2006.
18. Ольденбург С.С. Царствование Николая II. – М.: ТЕРРА, 1992, с. 341.
19. После назначения Генерал-Адмиралом Великого Князя Алексея Александровича.
20. В данном случае автор приводит мнение журнала “Морской сборник”. Однако полностью к нему присоединяется.
